Сколько раз приходилось нам в эмиграции выслушивать эту глупую, легкомысленную и черствую поговорку от иностранцев! Обычно люди произносят ее с важностью и пренебрежением, тоном исторического откровения. «Ведь вот, у нас на Западе, замечательные народы и у них, вследствие этого, культурные и гуманные правительства. А у вас, в России, всегда было такое правительство, которого ваш ничтожный народ заслуживал; вот и теперь: то же самое, только навыворот»…

И, к сожалению, такое трактование России, ее величавой истории и ее современной трагедии – не ограничивается салонной болтовней. Существует еще и ныне продолжает пополняться целая литература, которая вдалбливает людям такое понимание России. Есть в Европе и особая издательская традиция: переводить из русской литературы все то, что русское перо создало в порядке самообличения и самобичевания, и замалчивать, не переводить того, что обнаруживает истинный Лик России. Один опытный русский литератор рассказывал нам даже, что когда европейцы перевели ради таких целей «Деревню» Бунина и просили его написать об этой книге, то две влиятельные европейские газеты вернули ему его статью, потому что в ней не было сказано «вот именно из этакой гнусности и состоит вся Россия», а было в ней указано на то, что Бунин вообще понимает в человеке только одну жизнь темного и развратного инстинкта и рисует ее сходными чертами у всех народов.

Ныне европейцы, повинуясь все тем же закулисным директивам, повторяют ту же самую ошибку: они делают все возможное, чтобы не увидать настоящую Россию, чтобы связать ее, смешать ее и отождествить ее с большевиками и чтобы уверить себя, будто русский народ «заслуживает» того угнетающего, уничтожающего и вымаривающего его «правительства», которое его ныне терроризует.

Примем на миг эту глупую и фальшивую поговорку и продумаем ее до конца.

Что же, спросим мы, голландцы в 1560–1584 годах – «заслуживали» правившей тогда диктатуры кардинала Гранвелы и графа Эгмонда, или они «заслуживали» правления гениального Вильгельма Молчаливого, или «инквизиционного» террора герцога Альбы? Стоит ли ставить такие нелепые и мертвые вопросы?

Что же, англичане в XI веке, с 1625 года до 1643 года «заслуживали» католических казней от Карла Первого, Стюарта, потом до 1649 они «заслуживали» гражданской войны, с 1649 до 1660 они «заслуживали» протестантского террора от Кромвеля, а с 1660 года они «заслуживали» опять католического террора от Карла Второго, Стюарта? Какой же глупец согласится выслушивать такое трактование истории?

Что же «заслуживали» французы, в эпоху своей долгой революции, с 1789 года до 1815 года – королевской власти Людовика XVI, или болтливой Конституанты, или свирепого Конвента, или гнусной Директории, или воинственного деспотизма Наполеона, или реставрации Бурбонов?

А немцы, за последние 30 лет, – «заслуживали» сначала прусского правления Вильгельма II, потом – социал-демократической республики (1918–1933), ...? Нельзя ли придумать какие-нибудь менее поверхностные и не столь нелепые историко-политические мерила?

Что же сказать нам о ныне порабощенных коммунистами малых европейских государствах? Скажем ли мы, что наши братья сербы «заслужили» правительство Иосифа Броза и Моисея Пияде? Или скажем, что чехи и венгры «заслуживают» своих мучителей. Румыны «заслужили» свою Анну Рабинзон, а болгары своего убитого Димитрова?

Или мы не произнесем этих бессовестных глупостей?

Да, народ отвечает за свое правительство, если он сам находится «в здравом уме и твердой памяти» и если он его свободно выбрал. И несомненно, что поскольку народ органически связан со своим правительством – не в порядке завоевания, вторжения, оккупации, бессовестного политического обмана, антинационального подавления, интернационального засилья и революционного террора, а в порядке мирного, долгого, национального развития, постольку между правосознанием народа и правосознанием правительства возникает органическое взаимодействие и подобие. Вече, свободно избравшее князя или посадника, – отвечало за них. Но у кого же повернется язык сказать, что русский народ отвечал за Бирона, протершегося к власти в порядке низкого угодничества и антинационального подавления? Несомненно, что русский народ должен был бы отвечать за свое постыдное «учредительное собрание» 1917 года, – если бы… если бы он находился тогда «в здравом уме и твердой памяти»; но можно быть совершенно уверенным, что в здравом состоянии он не выбрал бы такой «конституанты». Исторически факт несомненен: тогда народ был выбит из колеи начальными неудачами великой войны, он был развязан угашением монархической присяги и обезумлен – как революционным правлением февралистов, так и большевицкой агитацией.

Но как же мог русский народ «заслужить» того, чтобы его покорили интернациональным обманом и засильем, невиданной в истории тоталитарной системой сыска и террора, революционным завоеванием, вторжением и подавлением? Какие зверские наклонности, какую злодейскую душу, какие адские пороки он должен был бы иметь для того, чтобы «заслужить» все это? Кем должен быть этот народ, чтобы «заслуживать» такое обхождение, такое унижение, такое управление? Мы поймем эти слова в устах германского нациста, объявившего нас «унтерменшами» и заморившего миллионы наших братьев в плену и на работе, но мы никогда не поймем и не простим подобные слова в устах человека с русской фамилией и с русским пером.

Но именно такова мысль г. Федотова, высказанная им в статье «Народ и власть» (Новый Журнал, кн. 21). Мы уже давно привыкли к тому, что писания этого «профессора» безответственны, двусмысленны и соблазнительны. Он ненавидит «дореволюционную Россию» слепой ненавистью и всегда готов очернить ее вопиющей неправдой. А между тем Россия – вся, какая она была, от вече до Государственной Думы, от Нестора до Пушкина, Достоевского и Лескова, от Сергия Преподобного до Веньямина Петроградского и Иоанна Латвийского – была и есть внереволюционная и дореволюционная Россия. И вот суждениям г. Федотова – место не в эмигрантской прессе, а в «Правде» и в «Известиях». Ибо если он иногда и произносит истину, то по методу советской прессы – только для того, чтобы окутать и исказить ее покровом неправды и соблазна.

Русскому человеку, знающему советский строй, непростительно говорить, что русский народ отвечает за свое коммунистическое правительство, – а именно: «или за то, что его одобряет, или за то, что его терпит». Пусть г. Федотов поедет туда и там научит русский народ, какие есть способы для того, чтобы «не потерпеть» советское правительство. Но он отлично знает, что таких способов нет, и предпочитает безответственно клеймить тех, которые там поднимали восстание за восстанием, продолжая традицию Белой Армии.

Русскому человеку, претендующему на звание «историка», – непростительно говорить, что «русская этика эгалитарна, коллективистична и тоталитарна»; это невежественный вздор – она всегда была христиански-сердечна, сердечно-справедлива и свободолюбива до анархии.

Русскому человеку, считающему себя образованным, непростительно говорить, будто русская «монархия давно прекратила свою просветительную миссию, завещанную Петром», будто русская «бюрократия, сделала политику делом личной корысти», будто православная «Церковь выбросила социальную этику из своего обихода и умела только защищать власть и богатство». Все это неправда, все это соблазн, все это разложение эмиграции с тыла и пропаганда против России, столь полезная нашим иноземным врагам и коммунистам. И всю эту неправду (и многую другую!) совсем не надо было нагромождать для того, чтобы под конец сказать, что русский народ нуждается в покаянии. Да, конечно, нуждается, не только в покаянии, а в долгом нравственном очищении. Но прежде всех в нем нуждается г. Федотов и ему подобные поносители исторической России.

«Каждый народ заслуживает своего правительства»… Нет, наоборот: каждый народ заслуживает, – и морально, и политически, – лучшего правительства, чем то, которое он имеет, ибо именно лучшее правительство сделает и его самого лучшим. Каждое правительство призвано действовать, руководясь инстинктом самосохранения, присущим его народу; каждое призвано видеть далее своего народа, быть мудрее его и подсказывать ему верные пути жизни.

Пора понять это и не повторять политическую пошлость, подслушанную заграницей от врагов и презрителей русского народа. 

НСИ. Начало 

Существуют теории, объясняющие все общественные процессы воздействием внешних факторов – прежде всего экономических, социальных. Дескать событие не произойдёт пока для него не возникнут внешние условия. Мне это напоминает разновидность астрологии, утверждающей, что различные положения звёзд оказывают строго определённое воздействие на ситуацию. И хотя я признаю социальные законы, управляющие массами, я убеждён в силе отдельной личности, способной изменить историю – способной с помощью волевого поступка повернуть колесо событий в противоположную сторону. На мой взгляд, человек хотя и является продуктом окружающей социальной среды, но также имеет силу эту среду менять в соответствии со своими внутренними представлениями.

Создание НСИ, как и ранее Шульц-88, было результатом моего волевого решения, без которого оно бы не состоялось. При этом возникновение организации не было обусловлено благоприятными предпосылками, а произошло вопреки внешней негативной обстановке. Это подтверждает мой тезис о роли личности. Не было бы меня и многие вещи просто не произошли бы. Моя склонность к социальному творчеству изменила окружающий мир.

Несколько слов о политическом ландшафте в Санкт-Петербурге в 2009 году. Если смотреть из нынешнего 2019 года, то он может показаться очень многолюдным и разнообразным в сравнении с современным вытоптанным мёртвым полем. На самом же деле оппозиционные политические движения в то время переживали глубокий спад, а о протестных акциях, собирающий тысячи людей, никто и не мечтал. Было много политических сообществ, в том числе и националистических, они являлись преимущественно карликовыми, слабоорганизованными, малоэффективными и общественно ничтожными.

Самой крупной и активной группой было местное отделение Движения Против Нелегальной Иммиграции, где состояло два десятка человек и велась относительно регулярная деятельность. Руководитель был мне знаком ещё до тюрьмы, и он пригласил меня присоединиться к ним, на что я ответил отказом. ДПНИ я в целом поддерживал и хорошо относился к движению, но основные позиции в нём занимали национал-демократы, а я планировал продвигать социальный национализм. Я всегда выступал в защиту политических свобод и гражданских прав, однако никогда не считал себя демократом, не признавал выборные механизмы панацеей от всех общественных бед. Национал-демократы, на мой взгляд, отличались мягкотелостью, неспособностью к решительным и революционным действиям, неорганизованностью. Вместе с тем ДПНИ накопило большой опыт общественно-политической работы и на начальном этапе я многому учился у них.

Другими значимыми группами были национал-монархисты из Русского Имперского Движения, в указанное время находившиеся в продолжительной стагнации и субкультурные национал-социалисты из Славянской Силы, всегда оказывавшие мне личную поддержку, но отличавшиеся высокой степенью нонконформизма.

Сначала я думал собрать вокруг себя неформальную группу сторонников, а когда их наберётся значительное число, то основать организацию. Но я быстро понял, что националистическое движение, как и прежде, представляет собой скопление нерешительных людей и ждать пока они изменятся бессмысленно. Нужно было как можно скорее начать выстраивать жёсткую структуру, скреплённую правилами и обязанностями. Я написал Устав НСИ и 21 декабря 2009 года объявил о создании организации. В тот момент нас было только три человека, одним из которых был я, другим – Алексей Максимов, а третьим – довольно ненадёжный бывший участник Ш-88. Но инициатива была проявлена и колесо истории сдвинулось. 

______________________________________________________

НСИ - запрещённая в РФ экстремистская организация.

Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ) - запрещённая в РФ экстремистская организация.

Источник: http://dbobrov.info/my-articles/item/656

Прошло 35 лет с тех пор, как в России, – так неожиданно, так быстро, в несколько дней, и притом столь трагически и столь беспомощно, – сокрушился, отменился и угас монархический строй. Распалась тысячелетняя твердыня. Исчезла государственная форма, державно державшая и строившая национальную Россию. Священная основа, национального бытия подверглась разложению, поруганию и злодейскому искоренению. И Династия не стала бороться за свой трон. Трон пал, и никто тогда не поднял и не развернул упавшего знамени; никто не встал под ним открыто, никто не встал за него публично. Как если бы никогда и не было дано присяги, как если бы угасли все священные обязательства монархии – и наверху, и внизу. Честных, и храбрых, и верных было немало; но воля у них была как бы в параличе и кадры их были рассеяны по всей стране. И началась отчаянная и гибельная авантюра, длящаяся и до сего дня; и конца ей еще не видно.

И вот, за все эти 35 лет я не знаю ни одной попытки осветить это трагическое крушение, объяснить этот государственный обвал, указать те исторические причины и те политические ошибки, которые привели Россию к такому крушению. Ибо, – скажем это открыто и недвусмысленно, – крушение монархии было крушением самой России; отпала тысячелетняя государственная форма, но водворилась не «российская республика», как о том мечтала революционная полуинтеллигенция левых партий, а развернулось всероссийское бесчестие, предсказанное Достоевским, и оскудение духа; а на этом духовном оскудении, на этом бесчестии и разложении вырос государственный Анчар большевизма, пророчески предвиденный Пушкиным, – больное и противоестественное древо зла, рассылающее по ветру свой яд всему миру на гибель.

В 1917 году русский народ впал в состояние черни; а история человечества показывает, что чернь всегда обуздывается деспотами и тиранами. В этом году, который шестнадцатилетний Лермонтов почти за 100 лет перед тем пророчески обозначил как «России черный год», русский народ развязался, рассыпался, перестал служить великому национальному делу – и проснулся под владычеством интернационалистов. История как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие, или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна. Или еще точнее: бытие России требует единовластия – или религиозно и национально укрепленного, единовластия чести, верности и служения, т. е. монархии; или же единовластия безбожного, бессовестного, бесчестного, и притом антинационального и интернационального, т. е. тирании.

И возвращаясь мыслью, воображением и сердцем к дореволюционному времени, когда Россия, оставаясь Россией, органически и в то же время стихийно росла и цвела, мы не можем не спросить себя, как же это тогда – и в тесном династическом кругу, и среди чиновничества, и среди интеллигенции, и в народной массе – как же это тогда люди не видели, что крушение монархии будет крушением самой России? Как не видели они той спасительной политической формы, которая одна только и могла вести и строить русскую жизнь и беречь русскую культуру? Что это было за ослепление? Чего не хватало русским людям для того, чтобы мужественно пережить трудную годину и сохранить религиозно освященную и исторически оправдавшую себя государственную форму? Чего не хватало, – политического предвидения и разумения, или верности, или дисциплины, или терпения?

Ибо, в самом деле, мы твердо уверены в том, что если бы Государь Император предвидел неизбежный хаос, яд большевизма и дальнейшую судьбу России, то он не отрекся бы, а если бы отрекся, то обеспечил бы сначала законное престолонаследие, и не отдал бы народ в подчинение тому государственно беспомощному и заранее «обойденному слева» пустому месту, которое называлось Временным Правительством. И в русских обывателях проснулось бы гражданственное начало; и русское крестьянство держалось бы иначе. Но предвидения не было; и государственное начало проснулось сразу лишь в героическом меньшинстве, решившем сопротивляться до конца… Из него и образовалась белая армия.

Чего же не хватало в России? Почему тысячелетняя форма государственного спасения и национально-политического самоутверждения могла исчезнуть с такой катастрофической легкостью от первого же порыва народного, уличного и солдатского бунта?

Ответим: России не хватало крепкого и верного монархического правосознания. Правосознания – не в смысле «рассуждения» только и «понимания» только; но в том глубоком и целостном значении, о котором теперь должна быть наша главная забота: правосознания – чувства, правосознания – доверия, правосознания – ответственности, правосознания – действенной волн, правосознания – дисциплины, правосознания – характера, правосознания – религиозной веры.

Монархическое правосознание было поколеблено во всей России. Оно было затемнено или вытеснено в широких кругах русской интеллигенции, отчасти и русского чиновничества и даже русского генералитета – анарходемократическими иллюзиями и республиканским образом мыслей, насаждавшимися и распространявшимися мировою закулисною с самой французской революция. Оно имело в простонародной душе своего вечного конкурента – тягу к анархии и к самочинному устроению… Вследствие этого оно, по-видимому, поколебало и властную уверенность в самой царствующей Династии.

Начнем с народной массы. На протяжении всей русской истории русское простонародье никогда не теряло склонности – противопоставить обременительному закону свой собственный, беззаконный или противозаконный почин. «До Бога высоко, до Царя далеко»; надо управляться самим; надо разрешать себе больше, чем разрешает власть; надо не бояться правонарушения и преступления и самому «переменять свою участь». Терпению есть предел. Дисциплина хороша лишь в меру. Русь велика и равнинна. Надо бежать вдаль, искать «свободной» жизни и устраиваться по-новому. И в течение всей русской истории Холопий Приказ должен был работать, не покладая рук.

Люди сбрасывали государственное тягло: «постылое тягло на мир полегло»… И уходили «на волю, в степи и леса. Вот откуда это множество «людей вольных, гулящих», о которых повествуют летописи; людей без оседлости, без органической хозяйственности, но, тем не менее, кормящихся. Вот откуда эти «удалые-добрые молодцы», с атаманами в бархатных кафтанах и с закопанными богатствами; о них слагались легенды и пелись песни, даже и доселе, а ныне уже и по всему свету (песня о Разине, песня о Кудеярe…). И не было в старину твердой грани между разбойниками и казаками; эта грань появлялась лишь тогда, когда «вольные люди» приобретали оседлость и имущество, когда начиналось огосударствление «удалых и добрых молодцев», и когда храброе казачество заселяло и обороняло русские окраины. Тогда анархия постепенно принимала закон и подданство, и в силу веры и совести возвращалось к монархической верности.

Именно так думали про себя и чувствовали русские народные массы: порядок – от Царя; спасать и строить Русь может только царская власть. «Горе тому царству, коим владеют многие»; «лучше грозный царь, чем семибоярщина». Но анархия, развязание, разнуздание, посягание и погром создают более выгодную возможность. Отсюда эти бунты, с разбойниками или самозваными возглавителями. От времени до времени поднимался всенародный бунт (Смута, Разиновщина, Пугачевщина, Ленинщина), когда находился Григорий, или Степан, или Емельян, или Ильич («Пугачев с университетским образованием»), которые разрушали или прямо предписывали анархию посяганий и погромов. И разинские воззвания «иду истребить всякое чиноначалие и власть, и сделать так, чтобы всяк всякому был равен»; и пугачевские прокламации; и ленинское «грабь награбленное» – явления одного смысла и порядка. Приходила власть, призывавшая к бунту и грабежу; некий «царь» или поддельный, самозваный, мнимый «лжецарь» узаконял анархию и имущественный передел – и правосознание русского народа, поддаваясь смуте, «кривизне» и «воровству» справляло праздник безвластия, мести и самообогащения. Дурные силы брали верх, а русская история переживала великий провал.

Вот это и случилось в России в 1917 году. Грозная война с грозными неудачами поколебала доверие к военному командованию, а потому и к трону. Крестьянская деревня переживала эпоху аграрного перенаселения и великой реформы Столыпина. Вопрос земельного приращения стал источником всекрестьянской напряженной тревоги. И вдруг отречение двух Государей от Престола угасило присягу, и верность, и всяческое правосознание; а левые партии – призывающий к грабежу Ленин, рассылающий двусмысленно погромные циркуляры министр Виктор Чернов, открыто исповедующий и практикующий государственное непротивление министр Александр Керенский, и все их агитаторы, рассеянные по всей стране, – понесли развязанному солдату, матросу и крестьянину право на беспорядок, право на самовластие, право на дезертирство, право на захват чужого имущества, все те бесправные, разрушительные, мнимые права, о которых русский простолюдин всегда мечтал в своем анархически-бунтарском инстинкте и которые теперь вдруг давались ему сверху. Соблазн бесчестия и вседозволенности стал слишком велик, и катастрофа сделалась неизбежной.

Монархический лик русского простонародного правосознания как бы поблек и исчез в смуте, а вперед выступила страшная и кровавая харя всероссийской анархии.

Напрасно было бы сомневаться в том, что русское правосознание действительно имело свой монархический лик, которым и держалось русское государство. Желающий убедиться в этом пусть обратится хотя бы к тому богатству государственной мудрости и монархического чувства, которые накоплены в русских простонародных поговорках и пословицах (см. у Даля, Снeгирева, Иллюстрова, Максимова и других), – и притом за века. Припомним кое-что из этого духовного богатства, слишком сто лет обессиливавшего пропаганду «народовольцев», «чернопередельцев» и других разрушителей России.

«Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится», «Что Бог на небе, то Царь на земле», «Без Царя земля вдова», «Без Царя народ сирота», «Богом да Царем Русь крепка», «Сердце царево в руке Божьей», «Одному Богу Государь ответ держит», «Царские глаза далеко видят», «Близ Царя – близ чести и смерти», «При солнце тепло, а при Государе добро», «Ни солнышку на всех не угреть, ни Царю на всех не угодить», «Царь добр, да слуги злы». «Царские милости в боярское решето сеются», «Не от Царя угнетенье, а от любимцев царских», «Воля Царя— закон», «Где Царь тут и правда», «Нет больше милосердия, как в сердце царевом», «У Царя колокол по всей России», «Благо царей – в правде судей», «Народ думает, а царь ведает», «Как весь народ вздохнет, до Царя дойдет», «Царь да нищий – без товарищей», «В слепом царстве кривой Царь», «Царский глаз далече сягает»…

Не довольно ли? Уже слышен нам тысячелетний государственный опыт русского народа, умевшего верить своим Царям, чтить их, любить их и служить им верою и правдою. Но Государи отреклись от трона, и в народном сердце угасла присяга. Лик народной верности, ответственности и грозного служения отвернулся и вперед выступила харя предателя, преступника и озлобленного раба. От монархии к анархии, от анархии к порабощению антихристом на долгие годы смуты и тирании.

Таков был соблазн русского простонародья.

Перейдем теперь к рассмотрению русского интеллигентского правосознания.

Говоря о русской интеллигенции, следует иметь в виду не просто «верхний» общественный строй, как сравнительно более образованный (в старину – боярство и служилое сословие), но тот кадр, который так или иначе приобщается академии и академическому образованно. История этого кадра начинается в России, в сущности говоря, с Ломоносова и с Московского Университета. Социальные верхи старого времени, конечно, имели своих монархически лояльных и своих монархически нелояльных представителей; но прежняя нелояльность сводилась к тому, что бояре и особенно «княжата», не забывшие своего удельного княжения и достоинства, «подыскивались на царство». Это было не республиканство, а особого рода «монархизм в свою пользу», к которому так остро подозрительно относился Иоанн Грозный и который впоследствии дал наиболее показательный и отрицательный плод в лице князя Василия Шуйского, боярина, достаточно «умного» для любой интриги, но совершенно лишенного «дара государить».

Та русская интеллигенция, которую мы имеем в виду, медленно созревала при императрицах Елизавете и Екатерине Второй; ее заграничными «профессорами» были энциклопедисты, Вольтер и Руссо, ее практической школой была первая французская революция; ее политическими выступлениями были предательское убиение Императора Павла и заговор декабристов. Этим определилось ее направление; в этом сложилась ее традиция; и от этой политической традиции она и поныне не освободилась до конца. Это направление было революционно-республиканское, с своей стороны подготовленное революционно-монархической традицией XVIII века (дворянские перевороты 1730, 1740, 1741 и 1762 годов). Однако, традиция XVIII в. («революционно» возвести на трон новую царицу) получила новое направление: Руссо с Вольтером и Робеспьер с Дантоном убедили русских интеллигентов того времени, что республика означает «свободу» и что поэтому она выше монархии… 

Отсюда эта беспочвенная мечта строить Россию без Царя во главе. Первым осуществлением этой мечты должно было стать освобождение русского крестьянства без земли, как это проектировали декабристы; оно неминуемо пролетаризировало бы и ожесточило бы всероссийское крестьянство и возобновило бы разиновщину и пугачевщину в невиданных еще размерах. Император Николай I удержал Россию на краю гибели и спас ее от нового «бессмысленного и беспощадного бунта». Мало того, он дал русской интеллигенции срок, чтобы одуматься, приобрести национально-государственный смысл и вложиться в подготовленные им реформы Императора Александра II. Пушкин осуществил эту необходимую эволюцию огосударствления русского правосознания – первый, в самом себе, и для себя и для других. Через 10 лет после его смерти ту же эволюцию пережил Достоевский, увидевший на каторге дно всероссийского простонародья, отвернувшегося от республиканства и социализма, и отчетливо показавши русскому народу – и его верный национально-монархический лик (в «Дневник Писателя»), и его внерелигиозные соблазны и опасности, и его анархокриминальную рожу («Бeсы»).

Постепенно сложилась и окрепла монархически лояльная русская интеллигенция, окружившая Александра II Освободителя и осуществившая его реформы. Но именно эти реформы, столь блестяще доказавшие творческие силы верно окруженного русского Государя, – ожесточили не передумавших республиканцев и революционеров и побудили их во что бы то ни стало искать путей к западному подражанию. «Западники» были лояльным аванпостом этого течения; народовольцы и им подобные организации пошли в открытую на террор; Бакунин с Нечаевым образовали крайнюю левую этого движения, которая подобно Петру Верховенскому («Бeсы») искала братания с уголовным миром. Последовал целый ряд покушений на драгоценную жизнь Царя-Освободителя: выстрелами, подкопом дворца, взрывом поезда и, наконец, бомбами. Напрасно было бы объяснять это тем, что господа «народовольцы» считали новые реформы «недостаточными» и добивались их углубления. Совсем нет. Здесь дело шло о монархии: ее творческие успехи, ее во многих отношениях демократические реформы, ее растущая в народе популярность – все это было не страшно для революционеров-республиканцев-социалистов, из подпольных кругов; им надо было вбить клин недоверия, страха и компрометирования между Царем и народом. Реформа в их глазах пресекала и обессиливала революцию. Перемены должны были идти не через Царя и не от Царя, а помимо него и против него; эти перемены не должны были привлекать сердца народа к Царю, ибо это тормозило в глазах одной части революционеров – революционную республику, в глазах другой части – анархию черного передела. Все это было движением революционного максимализма, который впоследствии, на переломе XX века, развернулся в виде большевизма.

Было бы несправедливо и исторически неверно смешивать воедино таких умеренных «западников», как Грановский и Тургенев, с неумеренными западниками наподобие Герцена; было бы еще несправедливее объявлять Герцена «ранним большевиком». Но идейно и духовно водораздел шел именно здесь. Верить ли в спасительность монархии для России? Строить ли Россию, верно помогая ее Государям, через них и от их лица?

Или же считать монархию главным препятствием русского прогресса и требовать для России «последовательного и полного народоправства», т. е. Учредительного собрания, выборов» по четырехчленной формуле, республики, федерации и т. д. И этот водораздел был с особенной ясностью и совершенно недвусмысленно формулирован одним из виднейших политических идеологов «февраля» Ф, Ф. Кокошкиным, противопоставившим «старую ненавистную монархию» той республике, которая бесспорно в наших глазах не может не быть наилучшей формой правления (Реслублика, с. 12–13). Такова была затаенная мысль конституционно-демократической партии: монархический строй, даже и парламентарный, был для «кадетов» с самого начала «ничем иным, как компромиссом» (там же, с. 7) и Ф. Ф. Кокошкин признает даже, что они «стояли на почве социалистического мировоззрения» (там же, с. 6).

Все это вместе взятое и определяет собою тот водораздел, о котором мы упомянули выше. Искренне лояльной, – монархической интеллигенции, которая за последние годы перед революцией группировалась вокруг Столыпина и его аграрной реформы и о которой заграничные наблюдатели этой реформы (напр., берлинский знаток профессор Зеринг) давали такой блестящий отзыв, – противостояла тайно-нелояльная интеллигенция, для которой республика была «бесспорно наилучшей формой правления». Монархия была для них временно необходимым средством, тактически приемлемой переходной ступенью. Они как будто только и ждали того, чтобы пробил час ее исчезновения или свержения. И вот, дождались… Но они, конечно, не только и не просто «ждали», а делали все возможное, чтобы политически изолировать Царя и его верных помощников и скомпрометировать все их строительство. Вот откуда категорически отказ «кадетских» лидеров от переговоров о вступлении в состав царского министерства; вот откуда их борьба против Столыпина и его реформы; вот откуда клеветническая речь Милюкова в ноябре 1916 года («глупость или предательство»). Вот почему в отречении Государя они увидели не всероссийскую катастрофу, а час «освобождения» России от «ненавистного режима», час перехода к «наилучшей форме правления»!..

Замечательно, что это русское предреволюционное республиканство охватывало не только весь левый сектор «общественности», но и часть более правого. Русская радикальная интеллигенция вряд ли смогла бы назвать в своих рядах какого-нибудь монархиста; разве только Илью Фундаминского, но уже в эпоху эмиграции… И как же он шокировал своими настроениями и речами весь остальной левый сектор эмиграции, ставившей себе в особую заслугу топтание «на старых позициях». Что же касается предреволюционного времени, то можно уверенно сказать: левее конституционно-демократической партии вся русская интеллигенция, а особенно полуинтеллигенция, считала монархию «отжившей» формой правления. И если бы кто-нибудь захотел от нас доказательств, то нам было бы достаточно указать на так называемые «юмористические журналы» 1905–1906 годов: они все были полны стишками, памфлетами и карикатурами, так или иначе восхвалявшими цареубийство или прямо призывавшими к нему (о, конечно, прикровенно, но в дерзко прозрачных намеках!). Журнальчики эти брались публикой нарасхват и комментировались на всех перекрестках. Был один враг: Государь и Династия, и этот враг должен был быть скомпрометирован; лишен доверия и уважения и поставлен под угрозу изгнания или убиения.

Спросим же: почему вся эта политически неопытная, близорукая и полуобразованная толпа – республиканствовала? Почему? Где и в чем они видели республиканские способности и добродетели русского народа? О чем они думали? На что надеялись? Ответ может быть только один: «на Запад! республика возможна и устрояюща, почему же она у нас была бы невозможна? республика есть (по слову Ф. Ф. Кокошкина) наилучший способ правления; к тому же, он нас сразу же и усовершенствует»… Нам нет надобности отвечать на этот ребячий лепет; история уже дала на него ответ и притом страшный ответ.

Одинаково и правее «кадетов имелись республиканские фигуры вроде А. И. Гучкова, своевременно воспевавшего младотурецкий переворот и считавшего себя призванным провести нечто подобное и в России. Это, конечно, не было случайностью: издание пресловутого «Приказа № I» по армии, вышедшего в бытность его военным министром Временного правительства и им никак и нигде не отмененного и дезавуированного; не была случайностью и его поездка в Ставку для принятия отречения из рук Государя.

Психологически можно понять, что последние назначения министров многим не казались убедительными; и что влияние известной зловещей фигуры, вращавшейся в сферах, могло многих и тревожить и возмущать. Но фигура эта уже исчезла, а вместе с нею и опасность, ею обусловленная. А идея о том, что Императорский Трон ничем не заменим в России, что Государю невозможно отрекаться и что нужно помогать ему до конца, и не покидать его с самого начала – была многим, по-видимому, чужда.

Вот, что мы можем установить по вопросу о политическом правосознании русской интеллигенции предреволюционного времени. Она промотала, проболтала, продешевила свою верность монархической России; она не сберегла, а опошлила свое правосознание. И с ребячьим легкомыслием воображала и себя, и русское простонародье республиканки созревшим народом.

Трагедию же изолированного Царя она совершенно не могла постигнуть и осмыслить, как трагедию гибнущей России.

Итак, монархия в России сокрушилась, – так неожиданно, так быстро, так трагически беспомощно – потому, что настоящего, крепкого монархического правосознания в стране не было. В трудный, решающий час истории верные, убежденные монархисты оказались вдали от Государя, не сплоченными, рассеянными и бессильными, а бутафорски «многомиллионный Союз Русского Народа», в стойкости которого крайне правые вожаки ложно уверяли Государя, оказался существующими лишь на бумаге.

Все это не могло не отразиться на самочувствии Государя и правящей Династии. Близился грозный час, когда Государь мог почувствовать себя изолированным, преданным и бессильным; когда могла понадобиться борьба за Трон, а сил для этой борьбы могло не оказаться. И час этот пробил.

Это не есть ни осуждение, ни обвинение. Но прошло 35 лет, и ради восстановления монархии в России мы обязаны выговорить историческую правду. Царствующая русская Династия покинула свой престол тогда, в 1917 году, не вступая в борьбу за него; а борьба за него была бы борьбой за спасение национальной России. Конечно, это оставление Престола имело свои психологические и нравственные основания. Ему предшествовало длительное и притом агрессивно-оформленное давление революционного террора, то поддерживаемого, то прикрываемого республикански настроенной частью интеллигенции. Покушения на благостного реформатора Александра II, закончившееся злодейским убийством его, могли сами по себе поколебать веру в Династию, веру в ее миссию и доверие ее к русской интеллигенции. Убиение Великого Князя Сергея Александровича и прямые угрозы цареубийством в нелегальной и даже легальной («юмористической»!) прессе – должны были обновить это ощущение. Упорное противодействие левых Думе, «Выборгское воззвание» и убийство П. А. Столыпина в присутствии Государя – все это говорило языком недоверия к Престолу, языком ненависти и угрозы. А между тем никакого отпора этим угрозам, никакой бескорыстно-монархической мобилизации общественности, никакого искреннего, организованного порыва к Престолу в стране не наблюдалось. Русский народный монархизм оставался пассивным и не давал Династии живого ощущения – доверия, любви, поддержки, весомости и единения. При таком положении дел воля Государя могла почувствовать себя изолированной, одинокой, бессильной или даже, как внушали генералы главного командования – прямой помехой в деле национального единения и спасения.

Помимо этого, в первом отречении от Престола и во втором отказе немедленно приять власть – было столько живого патриотизма, опасения вызвать гражданскую войну на фронте и в тылу, столько царственного бескорыстия, скромности в учете своих личных сил и христианского приятия своей трагической судьбы («день Иова многострадального» – был днем рождения Государя, о чем сам Государь часто вспоминал), что язык не повертывается сказать слово суда или упрека. И тем не менее историческая правда должна быть выговорена – во имя будущего.

В своем замечательном исследовании, легитимно-обоснованном и лаконически-точном («Императорский Всероссийский Престол, Париж, 1922 г.), сенатор Корево ставит вопрос о том, имел ли Государь Император Николай II право отречься от трона и дает такой ответ: «В российских основных законах отречение царствующего Императора вовсе не предусматривается. Отречение до занятия Престола считается возможным, но принципиально лишь тогда, когда засим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола и когда царствующий Государь разрешает и санкционирует такое отречение. С религиозной же точки зрения отречение Монарха Помазанника Божья – является противоречащим акту Священного Его Коронования и Миропомазания» (с. 26–38—42).

Далее сенатор Корево указывает на то, что Государь передал право на престол Великому Князю Михаилу Александровичу, «не удостоверясь в его на то согласии» (с. 41), т. е. не обеспечив в труднейший час истории непрерывность законного престолонаследника.

Право отречения за наследника Корево, по справедливости, отвергает совершенно; он считает главным и основным условием законности отречения, чтобы «за сим не предстояло никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола», а отречение за наследника не могло не создать таких затруднений (с. 29–30). Корево признает, что Великий Князь Михаил Александрович вступил на престол в час отречения Государя; что он от престола прямо не отказался, но немедленного восприятия верховной власти тоже не осуществил и обусловил такое восприятие «волею великого народа», имеющего высказаться в Учредительном Собрании. И вот, Корево прав, когда характеризуете все это, как «полное нарушение Основных Законов»; и в объяснение такого нарушения он ссылается на «революционное насилие и измену» (стр. 125, 42).

В действительности дело обстояло так, что и Государь и Великий Князь отреклись не просто от «права» на престолe, но от своей, религиозно освященной, монархической и династической обязанности блюсти престол, властно править, спасать свой народе в час величайшей опасности и возвращать его на путь верности, ответственности и повиновения своему законному Государю. Нам трудно ныне понять, что двум последним государям нашей правящей династии – Николаю Второму и Михаилу Второму – никто из их окружения (военного или штатского) не сказал в виде верноподданнического совета, что у них в силу русских Основных Законов, коим они присягали и кои составляют самый основной и строгий строй монархического государства – нет права на отречение от престола в час великой национальной опасности и при совершенной необеспеченности в дальнейшем наследования. Объяснить отсутствие такого совета изменою, утомлением, растерянностью людей можно. Но этих объяснений мало: в глубине событий, за всем этим скрывается и открывается отсутствие крепкого и верного монархического правосознания – в высших кругах армии и бюрократии. Если была измена, то Государь был вправе уволить изменников и призвать верных; и дальнейшая гражданская война показала, что такие верные имелись и что они пошли бы на все. Но те, кто советовал Государю и Михаилу Александровичу отречься, должны были знать и понимать, что они действуют уже не как монархисты, а как республиканцы.

И вот состоялось личное решение Государя: он отрекся за себя и за наследника. Быть членом династии значит иметь не только субъективное право на трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ, и для этого приводить его к чувству ответственности, к чувству ранга, к законному повиновению. Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. Одна из аксиом правосознания состоит вообще в том, что от публично правовых обязанностей одностороннее отречение самого обязанного невозможно; именно эта аксиома и признана в российских Основных Законах. В труднейшие часы исторической жизни Монарх блюдет свою власть и властью ищет национального спасения. Вспомним Петра Великого в часы стрелецких бунтов; или в то время, когда «внезапно Карл поворотил и перенес войну в Украину»; или во время Прутского сидения и несчастия. Вспомним Императора Николая I, шествующего по улицам Петербурга навстречу восставшим декабристам… Отрекся ли бы от власти Царь Алексей Михайлович во время разинского восстания? Отрекся ли бы Петр Великий, уступая бунту стрельцов? Императрица Екатерина во время пугачевского восстания? Император Александр III при каких бы то ни было обстоятельствах?..

Но за последние десятилетия уверенное и властное самочувствие российской правящей Династии как будто бы поколебалось. Быть может, революционный напор ослабил у нее веру в свое призвание, поколебал в ней волю к власти и веру в силу царского звания; как будто бы ослабело чувство, что Престол обязывает, что Престол и верность ему суть начала национально спасительные и что каждый член Династии может стать однажды органом этого спасения и должен готовить себя к этому судьбоносному часу, спасая свою жизнь не из робости, а в уверенности, что законное преемство трона должно быть во что бы то ни стало обеспечено.

Вот откуда это историческое событие: Династия в лице двух Государей не стала напрягать энергию своей воли и власти, отошла от престола и решила не бороться за него. Она выбрала путь непротивления и, страшно сказать, пошла на смерть для того, чтобы не вызывать гражданской войны, которую пришлось вести одному народу без Царя и не за Царя…

Когда созерцаешь эту живую трагедию нашей Династии, то сердце останавливается и говорить о ней становится трудно. Только молча, про себя, вспоминаешь слова Писания: «яко овча на заклание ведеся и яко агнец непорочен прямо стригущаго его безгласен»…

Все это есть не осуждение и не обвинение; но лишь признание юридической, исторической и религиозной правды. Народ был освобожден от присяги и предоставлен на волю своих соблазнителей. В открытую дверь хлынул поток окаяннейшего в истории напористого соблазна и те, которые вливали этот соблазн, желали власти над Россией во что бы то ни стало. Они готовы были проиграть великую войну, править террором, ограбить всех и истребить правящую Династию; не за какую-либо «вину», а для того, чтобы погасить в стране окончательно всякое монархическое правосознание.

Грядущая история покажет, удалось им это или нет.

А на нас, на поколении русских людей, скорбью и мукой переживших эту революцию, лежит обязанность спросить себя, в чем же состоит сущность здорового, крепкого и глубокого монархического правосознания и как нам возродить его в России.

Мы уже не раз ставили этот вопрос, но ни один ответ свой мы не считали исчерпывающим и всесторонним. А между тем русскому человеку, если в нем живут национально-патриотические чувства, естественно возвращаться к этому вопросу и добиваться исчерпывающего ответа.

Одна из основных формул этого ответа должна быть выражена так: русский народ имел Царя, но разучился его иметь. Был Государь, было бесчисленное множество подданных; но отношение подданных к их Государю было решительно не на высоте. За последние десятилетия русский народ расшатал свое монархическое правосознание и растерял свою готовность жить, служить, бороться и умирать так, как это подобает убежденному монархисту.

Знаем, что это относится далеко не ко всем русским людям. Помним и никогда не забудем те доблестные воинские подвиги, которые были совершены русской гвардией, армией и флотом в борьбе со смутой 1905 года и со вторгающимся в Россию неприятелем – от рядового до главнокомандующего.

Однако «умение иметь Царя» знает не только форму воинского подвига, но еще и форму гражданской доблести, государственного разумения, политического такта и политической сплоченности. И вот в этом отношении русский народ оказался в роковые часы истории не на высоте. Знаем, что и это относится не ко всем русским людям. И на верхах, и в народных низах были люди искренней преданности и служения. Не будем называть имен; укажем лишь на традицию А. Д. Самарина и П. А. Столыпина и вспомним целые кадры русских сенаторов, дипломатов и членов Государственного Совета. Служение их и государственные заслуги – незабываемы.

Но единой и организованной монархической партии, которая стояла бы на страже трона и умела бы помогать монарху – не было. А те, которые пытались выдавать себя за такую «партию», вели линию не государственную, а групповую и не понимали своих исторических и государственных заданий.

Спросим нашу историческую память – где была и что делала эта «монархическая партия» в трудные минуты колебания земли и трона, в мучительные, а потом трагические часы жизни Государя?

Когда вкрадчивый и с виду добродушный лукавец Сухомлинов, назначенный военным министром в 1909 году и чуть-чуть не назначенный Главнокомандующим Русской Армией в 1914 году, пытается несколько лет подряд уверить Государя, ссылаясь на телеграммы приамурского генерал-губернатора Унтербергера, будто война грозит совсем не с Германией, а с Японией; когда он вслед затем, к ужасу Столыпина, пытается упразднить привисленские крепости (Варшаву, Новогеоргиевск, Ивангород); когда он затем начинает демонстративно вымогать у министерства финансов сотни миллионов на якобы вооружение русской армии, с тем, чтобы не использовать эти кредиты (к началу войны 1914 г. им было не использовано 250 миллионов рублей!) и оставить русскую армию без подготовки и без снарядов, – что сделали эти «монархисты», чтобы открыть глаза доверчивому монарху и спасти армию? Ничего! – Когда тень мнимого «богомольца» появилась у трона, распространяя гибельный яд распутства, хвастовства, сплетен, клеветы и коррупции, – что сделала эта «партия» для того, чтобы грудью прикрыть чистоту трона и оберечь его всенародный ореол? Когда и где они дерзнули, спасая Россию, заслужить себе немилость Государя открытою правдою, так, как это делали в свое время Филип Митрополит и князь Яков Долгорукий, а впоследствии Столыпин, Коковцов, Джунковский, Самарин, Тютчев и другие? Ибо позднейшее деяние В.М. Пуришкевича было не партийным, а личным… Нет, они не дерзнули произнести открыто достойную и спасающую правду, но держали себя, как «незнайки» и «хороняки»…

А когда они увидели, что гвардия легла костьми на полях сражений и потеряла свой первоочередной состав, подумали ли они о том, что императорский трон потерял основной кадр своих ближайших защитников и что необходимо заполнить эту страшную брешь новым, идейно непоколебимым отбором? И сумели ли они убедительно доложить об этом самоотверженному Государю, или продолжали успокаивать его пустохвастливыми извещениями о «многомиллионном Союзе Русского Народа», не разумея ничего в событиях и подготовляя февральскую беззащитность трона?!..

А когда саботаж Сухомлинова, приписываемый почему-то его «легкомыслию», довел дело в 1915 году до великого крушения фронта, осмелилась ли эта «партия» представить Государю, что в неудачной войне бремя и ответственность главнокомандования не должны падать на Монарха; что большая стратегия требует воли, волевого мышления, опыта, знания и особенно полководческого таланта, а не только личного обаяния и благостного благородства; что всякая война есть только одна страница в истории народа, а Государь призван обозревать все ее страницы и не должен отдавать трон, этот вековечный источник национального правосознания, в залог успеха именно этой войны? Кто из тогдашних «партийных» монархистов был достаточно зрел, государственно дальнозорок и независим, чтобы «прямить Царю», не думая о личных последствиях?

Когда же совершилось неизбежное и Ставка не сказалась необходимым для войны волевым стратегическим центром (вспомним хотя бы отказ генерала Эверта от наступления на западном фронт в 1916 году!), несмотря на то, что армия была богата доблестными, опытными и вдохновенными полководцами; когда Государь почувствовал себя переутомленным, и, видя бунт петербургской черни и поведение Думы, заколебался о троне, – где оказались тогда представители этого, якобы, «многомиллионного Союза Русского Народа»? Поспешил ли их организационный круг к подножию трона, чтобы укрепить нервно переутомленного и семейно озабоченного Государя, чтобы дать ему хотя бы двадцатитысячный резерв верных и непоколебимых монархистов всех видов оружия, или же он сокрылся в безответственности и неизвестности, предоставляя Государю одиноко решать страшный вопрос? Кто из них решился сказать ему, что русские Основные Законы не знают права на отречение, что Помазанник вообще не отрекается от своего трона в час всенародной беды; что преемство трона в данный час не подготовлено и не обеспечено, что необходимо отстаивать трон как залог единства России; что отречься, значит развязать всю страну от трехвековой присяги и повергнуть ее в анархию, что есть еще верные люди и что они готовы исполнить свой долг до конца?! Таких верных и мужественных советников не оказалось у трона. Трон был ими изолирован, покинут, предоставлен своей собственной судьбе. Были командующие, советовавшие Государю отречься. Почему же не было мудрых офицеров и политиков, которые умолили бы не отрекаться, а бороться за трон, как источник национального спасения?!.

А потом, когда Государь и его семья остались одиноки в Царском Селе, – что сделала эта «партия»? Ринулась ли она на спасение трона? Пыталась ли она заставить членов Временного правительства и советский сброд – спасти Государя и увезти его за границу; найти те средства, которые оказались бы действительными и побудили бы революционеров чтить и беречь жизнь Государя и его невинных детей? Куда девались эти люди, умевшие дотоле расходовать только на один свой убогий журнальчик «Земщина» двести тысяч рублей ежегодной казенной субсидии? – А потом, когда Государя увезли в Тобольск, сумели ли они поставить вместо предателя Соловьева хоть одного своего верного человека для связи? – А трагедия Екатеринбурга? Что они сделали для ее предотвращения? Где они все в это время находились? Переодевались? Укрывались? Спасались? И предавали своего и всероссийского монарха?.. – И, наконец, когда опасность стала угрожать всем членам Династии, кто из этих «монархистов» пытался уговорить каждого из Великих Князей беречь себя не для себя, а для России? Кто из них сумел поставить династический вопрос на должную высоту, при которой быть членом Династии не значить иметь «право» на произвольное отречение, и не значит готовиться к пассивному революционному мученичеству, но значит быть обязанными занять трон в положенный час, готовиться к этому и считать себя органом общенародного спасения? И если никто из «верных» монархистов не подумал тогда об этом, то о чем же они думали? Да и думали ли они о чем-нибудь, кроме личного спасения?

Мне известно, что были героические исповедники, подобные московскому протоиерею Восторгову, шедшие на смерть и принимавшие ее; или подобно тому монархисту Матусову, которого я видел в подвале «чеки», где он во всех служебных орденах и в своих партийных значках вызывающе требовал себе расстрела за верность Государю. Но сколько бы ни было таких, – они не составляли того, в чем нуждалась Россия, т. е. продуманной, организованной и отстаивающей национальный трон политической партии. Такой партии в России не было.

История удостоверяет нам, что имелась партийная «головка», постоянно добивавшаяся от правительства то избирательных, то пропагандных субсидий, довольная обильным получением и отзывавшаяся грубыми выходками на недостаточное получение или на прямой отказ (см. у В. Н. Коковцова. «Из моего прошлого». II., с. 164–165 и др.). Но это и было не служение, а личное устроение; не партия монархистов, а группа вымогающих просителей; это была не опора трона, а собрание льстецов. И те из них, которым удалось впоследствии спастись за границу, промышляли этим и в эмиграции: «Если от вас не будет субсидии, то возьмем из другого источника, но тогда уже будем работать против вас».

От таких людей – ни тогда, ни теперь – не следует ждать для монархии ничего, кроме вреда. Монарху нужны люди дальнозоркие, умеющие разуметь знаки истории и верно предвидеть зарождающиеся опасности. Монарху нужны люди правдолюбивые, а не рисующие угодливо оптимистические горизонты там, где история нависает над людьми черной тучей. Государю нужны совестные советники, а не ловцы субсидий. Государю нужен кадр непоколебимых стоятелей, знающих, разумеющих, волею твердых, за которых дела говорят громче лукавых и льстивых слов.

России нужна была настоящая монархическая партия, а ее тогда не оказалось.

Почему? Как объяснить это?

Настоящей, ответственной монархической партии, с глубоко продуманной программой и верной, активной политической тактикой – в России перед революцией не было. Потому монархисты и не могли ни поддержать трон и династию, ни выдвинуть в роковые дни свой крепкий кадр, ни отстоять неприкосновенность и жизнь отрекшегося Государя. Русские монархисты полагали, что они призваны восхвалять, поздравлять, ждать распоряжений, угождать, демонстративно повиноваться, испрашивать субсидии и уверять в своей преданности; но самостоятельное политическое мышление, но государственная ответственность, но смыкание верного, активного кадра, но создание реальной, силовой опоры для трона – все это «не входило» в призвание «русской» монархической партии. Монархисты как бы «висли» на троне, но не составляли его социального и политического фундамента. И в тот момент, когда трон формально «замолк», оказалось, что монархисты рассыпались прахом и сошли на нет.

Монархический строй сокрушился в России потому, что русский императорский трон имел в стране историческую традицию правосознания, но не имел идейного и волевого кадра, дальнозоркого, сплоченного и способного к активным выступлениям. Русские монархисты обязаны осознать это, с горечью и скорбью признать это, осудить себя и не возвращаться более к этой «политике» пустых фраз и хвастливой пропаганды. Реальная политика не делается ни словами, ни резолюциями, ни восторгами, ни поздравлениями; тем более она не делается пустословными и заведомо неправдивыми уверениями, будто «нас тьмы, и тьмы, и тьмы»… С этим надо покончить: монархист повинен своему Государю не хвастовством и обманами, а правдою и грозно-честным служением.

Монархической партии в истинном смысле этого слова в России не было уже вследствие того, что самая политическая культура страны была в этом отношении первобытна: она только еще начинала завязываться, крепнуть и находить свои формы. Самая идее «политической партии» находилась вплоть до 1905 года под запретом. До тех пор русские политические партии могли существовать и работать только нелегально, без разрешения или даже в запрещении; и те из них, который вступили на этот путь раньше, могли бы уже иметь, казалось бы, некоторый организационный опыт. Однако, и их опыт оказался скудным, беспомощным и бездейственным. Достаточно вспомнить, напр., что социал-демократы-меньшевики и социалисты-революционеры, давно уже возившиеся в своем подполье, нисколько не подумали о защите своего «учредительного собрания», не имели в запасе никаких партийно-силовых кадров и разошлись по домам чуть ли не на цыпочках, когда вооруженный матрос посоветовал на ушко их председателю и главному храбрецу Виктору Чернову кончить эту учредительную «канитель» «добровольно».

Русский человек просто не умел еще строить партию и приводить ее в движение. Правда, революционеры научились устраивать небольшая конспиративно-террористические группы и развивать их активность: тайно сговариваться, добывать деньги, подделывать паспорта, уклоняться от полицейской слежки, менять конспиративные квартиры, давать нелегальные ночлеги и явки, обходиться с револьвером и бомбою и устраивать побеги из тюрем. Но напрасно они воображали, что, усвоив все эти разбойничьи приемы, они научились политической деятельности. Ловкий «ассасин», вроде Савинкова, совсем еще не политик и вся его суетня имеет только тот смысл, что она силится помешать другому, делающему живую государственную работу. Это политическое неумение, это непонимание здоровой государственности и обнаружилось у левых партий во время того демагогического «аукциона», в который они превратили выборы «учредилки» и во время их суточного «правотворчества». После этого провала им оставалось только вернуться к своей прежней тактике: к покушениям (на Урицкого, на Володарского, на Ленина) и к поместным восстаниям (Ярославль, Тамбов, Кронштадт).

Этим я совсем не хочу сказать, что «искусство партии» далось одним большевикам… Напротив, надо признать, что их организация всегда была заговорщической и тоталитарной, а не лояльно-партийной. Они начали с уличной вербовки и все время отбирали купленных наймитов, соблазненных жадников и расчетливых нырял. Они все время нажимали на массы – голодом, страхом, обещаниями и подачками, развращая человеческую совесть и правосознание; и таким способом строили не партию, а тоталитарный государственный аппарат, осуществляя торжество политической полиции над недумающим, обманутым и беззащитным обывателем…

 

Но кому «искусство партии» совсем не удалось, – это русским монархистам. Они совсем не понимали, в чем же именно состоит призвание монархической партии в России, где правит «абсолютная» власть монарха… Одно из двух: или монархисты лояльны и приемлют эту «абсолютную» власть, но тогда им нечего предаваться – ни самостоятельной мысли, ни самостоятельным действиям; или же они ее не приемлют – и тогда их партии лучше не существовать…

Здесь мы находим самую главную причину их политического провала.

Русские партийные монархисты по своей политической наивности всегда были склонны смешивать самодержавие монарха с абсолютизмом и воспринимать власть законного Государя как абсолютную. А между тем это далеко не одно и то же и власть законного монарха не может быть абсолютною.

Термин «абсолютной» власти происходит от латинского глагола absolvo, что значит развязываю, разрешаю, все дозволяю. И вот абсолютизм утверждает, будто монарх стоит выше всякого права и закона; будто власть его не знает никаких границ; будто ему все позволено, – всякое произволение, бесправие, противозаконие и преступление.

«Самодержавие» монарха указывает как раз на обратное: на правовую и законную природу его власти. Самодержавный монарх есть высший правовой орган, государства; его верховенство устанавливается правом и есть правовое верховенство. Власть монарха не дается ему ни от иноземных, ни от внутригосударственных сил (напр., от армии, от гвардии, от народного голосования, от дворянства, от финансовых кругов); нет, она принадлежит ему в силу закона и возводит его ответственность к высшим источникам, правосознания – к совести, к патриотизму, к Богу. Осуществляет же он ее независимо от всякой чужой воли, именно постольку, поскольку закон присваивает ему его основные полномочия – законодательные, исполнительные, судебные и воинские. В этом его «самодержавие».

Это необходимо продумать и понять раз навсегда: самодержавие отвергает, осуждает и исключает абсолютизм; а абсолютизм отвергает основное в правах Государя, ибо он не признает его законным монархом, он отрицает его высокое звание верховного субъекта права, он снижает его звание до звания тирана, он разлагает и разрушает самую правовую форму монархии. Именно поэтому абсолютизм несовместим с самодержавием, этим высшим проявлением законности на троне, правосознания у монарха, чувства обязанности и ответственности у верховного в государстве лица.

Тиберий, Калигула, Нерон и другие римские тираны – не были самодержавны: они получали свою власть «милостью легионов» и всходили на трон, не признавая ни закона, ни права, ни границ своей власти. Как тираны, они развертывали свой абсолютизм, правили страхом и злодейством, прикрывали все это своей мнимой «божественностью» и рушились в преступность и позор. Людовик XI, Людовик XIV, Иоанн Грозный шли по их следам и несли бедствия своим народам и государствам.

Абсолютный монарх «все смеет» и «все может», чего желает его политическая или иная похоть («son bon plaisir»). Но самодержавный Государь «смеет» далеко не все, а лишь законное, законами предоставленное, правое, правовое, государственное, совестное, честное, Богу угодное. Тиран не связан правом и законом; он призван к разнузданию и осуществляет его в самых фантастических и свирепых формах. Но именно этим он роняет и позорит свое звание монарха. Напротив, самодержавный монарх знает законные пределы своей власти и не посягает на права, ему не присвоенные; он знает, что Государь, не блюдущий право и закон, сам подрывает свою власть…

Всякому, не усвоившему эти основы монархического строя, мы советуем внимательно прочесть и продумать хотя бы римского историка Светония («Жизнь 12 цезарей»), «Анналы» Тацита и «Культуру итальянского Возрождения» Якоба Буркхарда. Необходимо понять и усвоить, что есть «абсолютизм», что он вносить в душу монарха и к каким поистине ужасным последствиям он ведет. Напротив, все государи, постигшие опасность абсолютного произволения, не унижали, а возвеличивали звание монарха. Так, Фридрих Великий, уступивший мельнику в Сан-Суси – по приговору судьи – право на мельничный шум; Петр Великий, искавший во всем и всегда писанной законности и всегда напоминавший людям, что законы требуют соблюдения; Александр I, умевший отказывать людям в случаях, когда он чувствовал, что «закон выше него»; и все Государи, умевшие не тяготиться законными формами своего правления, – оставались на высоте своего трона.

Отсюда уже понятно, что законный монарх будет ценить всякое свободно-ответственное слово, всякое честное возражение, всякую государственно-творческую инициативу своих подданных. Петр Великий говаривал: «Полезное я рад слушать и от последнего подданного»… «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему Государю правду; вот чему надо учиться у англичан» (после посещения инкогнито Палаты лордов). Но тиран не потерпит в своих подданных ни самоличного размышления, ни независимого мнения, ни свободного слова (Джугашвили!).

Поэтому подданные самодержавного Государя отнюдь не должны внушать, – ни себе, ни ему, – будто он является «абсолютным» властелином, который требует славословия, лести и безоговорочной покорности, и не терпит ни самостоятельного мнения, ни творческой инициативы. Вспомним, что главной заботой Петра Великого было – пробудить в своем народе творческую инициативу и подсказать ей верное направление. Напротив, предреволюционные партийные монархисты в России считали своей единственной задачей – славословие, слепое повиновение, угождение, предупредительность и недерзание иметь свое суждение… Именно поэтому их «партия» не имела ни самостоятельного суждения о происходящем, ни организационного кадра, ни плана действий, ни соответствующих решений и выступлений. Здесь не было зрелого политического мнения и не было борьбы за трон… И Государь с Государыней, неосторожно полагаясь на заверения этой «партии», оказались изолированными и выданными врагам. Это не было сознательное «предательство»; но это была пассивность от неумения иметь Царя; это была выдача от бессмыслия, безволия и бессилия. Ожидания были обмануты; надежды не оправданы. И высокие пленники остались невырученными…

Если русские монархисты желают участвовать в дальнейшем в созидании русской истории, то они должны прежде всего пересмотреть и осудить свое прошлое, обновиться, переродиться, вступить на новые пути и не воображать, будто в происшедшей трагедии русского трона повинны все, кроме них. Они – повинны первые, ибо выдавали себя за верных и преданных.

 

В авторитетных политических словарях и крупнейших энциклопедиях мира термин "национализм" не имеет негативных определений, навязанных России либеральной публицистикой. Мы вынужденно применяем термин "цивилизованный национализм", понимая, что на самом деле "нецивилизованного" национализма не существует. Национализм - это идеология, отражающая интересы нации, а вовсе не замысел экстремистов об уничтожении или унижении каких-либо народов.
Партия негативно относится к попыткам подвести под уголовную преступность политическую "базу". Называющие себя "националистами" криминальные элементы и сепаратисты не имеют к партии никакого отношения. Как и к национализму. В то же время многие законные политические устремления в современных условиях искусственно криминализуются правоохранительными органами, получающими преступные указания от бюрократии. И это требует от нас противодействия применению "русских" статей против политических активистов, а также поддержки сотен политзаключенных и пострадавших от беззакония, которое творит в России власть самозванцев.
Мы с пониманием относимся к острой реакции людей на репрессии, направленные против русских политических и общественных активистов и русских организаций. Подавляющее большинство из них не совершало никаких преступлений. Напротив, зачастую те, кого называют "экстремистами", противостоят коррупции, этническому бандитизму, ущемлению прав русских. Но мы не приемлем лидеров организаций, которые сознательно подставляют своих соратников под репрессии и склоняют их к совершению бессмысленных правонарушений и преступлений.
Партия ставит своей главной целью изменения политического режима в России и образование русского национального государства, в полной мере продолжающего предшествующую историю России и в полной мере суверенного - независимого от внешних сил. При этом наша партия формируется на основе орденских принципов, а не извращенного законодательства, которое фальсифицирует политическую систему и позволяет олигархии удерживать власть и содержать народ в рабском положении. Этому служит Устав партии, не имеющий аналогов в современном российском обществе.

(Андрей Савельев - Великая Россия и ее заклятые друзья)
  Источник: https://vk.com/wall-185982915_3  

Вступление

В 2009 году я вышел из российского концлагеря и уже через полтора месяца создал общественную организацию получившее название Национальная Социалистическая Инициатива (НСИ – запрещённая в РФ экстремистская организация) – позже Народная Социальная Инициатива. Идея создания организации созрела ещё в тюрьме, я понимал, что с прошлым покончено и в будущем планировал действовать в законных рамках. Как глава Schultz 88 я получил огромную известность с помощью СМИ, выпустивших о нас сотни материалов и пусть для большинства я был антигероем, я собирался использовать свою популярность для развитие тех взглядов, которых придерживался. Об их сути я ещё напишу подробнее позднее, главное – я намеревался создать общественную организацию, находящуюся в правовом поле, отвергающую насилие и действующую политическими методами.

Раньше я был лидером неформальных группировок, имел опыт уличных драк, издания зинов и организации концертов, но никогда не занимался общественной деятельностью. Все мои знания этой сферы были чисто теоретическими. Я несколько лет изучал социальную психологию, в особенности раздел, касающийся взаимодействия людей внутри коллективов, штудировал руководство для скаутских лидеров и был немного знаком с деятельностью политических сообществ 1990-х. Но время изменилось и если я и думал тогда, что знаю, как организовывать деятельность общественной организации, то вскоре понял свою ошибку. Мне пришлось всему учиться почти с нуля, осваивая незнакомое пространство, действовать методом проб и ошибок и постепенно удалось создать довольно немногочисленную и малоизвестную, но одну из наиболее организованных и продвинутых организаций русских националистов Санкт-Петербурга, а может быть и всей России.

В этой книге я поделюсь с вами своими политическими воспоминаниями, вместе со мной вы пройдёте путь, не отмеченный большой славой и публичным успехом, приведший меня в результате к жёсткой конфронтации с системой, к новому уголовному преследованию, к суду, к федеральному розыску и ко второму аресту, но всё же ставший важным опытом, сделавшим те годы лучшими в моей жизни. Не знаю, сможет ли кто-то извлечь из этих мемуаров практическую пользу, хотя мне и хотелось бы этого. К сожалению, у нас почти не существует преемственности поколений и молодёжь вынуждена каждый раз заново открывать то, что неоднократно уже было пройдено старшими. Здесь я изложу основы своего мировоззрения, этапы его изменения и развития, поделюсь мыслями о практической организации деятельности, о проблемах, решать которые приходится каждой общественной группе, дам ряд уроков гражданского активизма, способных быть полезными вне зависимости от вашего политического лагеря. Описание десяти лет моей жизни, десяти лет политической борьбы.

Первые шаги на свободе 

Первым моим политическим заявлением стало интервью интернет-газете «Фонтанка». С бывшим оперативником уголовного розыска, заместителем Агентства журналистских расследований Евгением Вышенковым я был знаком ещё с 2003 года, а в 2009 случайно встретился c ним в колонии, куда он приезжал с какой-то журналистской инспекцией. Он тогда предложил мне после освобождение трибуну для высказывания, что было очень кстати. Я дал «Фонтанке» интервью, озаглавленное известной фразой Ленина «Мы пойдём другим путём», сказанной как известно лидером большевиков после казни его брата Александра Ульянова, признанного виновным в подготовке покушения на императора Александра III (по другим данным Ленин этого никогда не произносил, фраза же впервые появилась у Маяковского). Лейтмотив интервью понятен – бывший радикал отказывается от насилия и готов работать по закону в рамках гражданского общества. К интервью я присовокупил наскоро написанную мной программу НСИ, получившую от директора АЖУРа, писателя, автора знаменитой серии «Бандитский Петербург» Андрея Константинова отзыв, что «Сурков за миллиард не написал лучше», но в текст не попавшую.

23 октября я вышел на свободу, а уже 4 числа следующего месяца в числе двух тысяч националистов стоял на Болотной площади в Москве перед сценой, на которой совершенно открыто выступал в центре столицы «Коловрат». После камер ШИЗО и постоянных репрессий, после многих лет субкультурного андеграунда и радикального подполья контраст с настоящим был поразителен. Впервые самая запрещённая российская музыкальная группа выступала на разрешённом властями оупен-эйре, со сцены звучали наши призывы и лозунги и казалось, что поворот в легальную политику совершён и приносит движению обильные плоды. Тогда я ещё не знал, что в тот же день и накануне задержаны Никита Тихонов и Евгения Хасис, что положит начало дискредитации и в конечном счёте развалу «Русского Образа», череде жёстких полицейских операций против националистов.

Ещё через три недели я инициировал проведение пикета против политических репрессий, в котором участвовали активисты ДПНИ и Славянской Силы (ныне – запрещённые в РФ экстремистские организации), а после выступил с предложением создать Фонд поддержки правых узников. По замыслу, участниками Фонда должны были стать представители различных национальных организаций Санкт-Петербурга и каждый давал обязательство вносить ежемесячный денежный взнос в поддержку заключённых националистов. К Фонду присоединились вышеупомянутые ДПНИ и Славянская Сила, Сопротивление, Русское Имперское Движение, Русский Образ, Народный Собор и ещё несколько групп. Формат в итоге оказался неудачным, но какое-то время проект существовал, и узники получали поддержку.

РИД любезно предоставило нам свой офис под проведение собрания Фонда и после общения и совместной фотосессии Роман Зенцов – двукратный чемпион мира по боям без правил и лидер Сопротивления, с которым я и раньше встречался, пригласил всех собравшихся на Турнир смешанных единоборств 7 декабря. Я посетил мероприятие, чтобы собрать деньги для заключённых, однако мой приход привёл к последующему скандалу – первому в длинной череде информационных бурлений, вызванных одиозным восприятием моей личности, сформированным СМИ. Журналистам не понравилось проведение турнира в центре МЧС и моё присутствие. Фотографии, где я сижу на трибунах вместе с товарищем Алексеем Максимовым, напечатали в газетах. Вскоре появилось интервью Зенцова в «МК в Питере», где было написано, что он просто не знал о моём присутствии, а если бы знал, то отдал приказ охране не пускать. Впрочем, спустя несколько дней он позвонил мне и сказал, что журналисты исказили его слова, в результате чего я подал к газете иск о защите чести и достоинства, однако неприятный осадок остался. Я получил первый урок, заключающийся в осознании того факта, что в политике для защиты своих интересов многие субъекты не гнушаются проявлять макиавеллистические стратегии, не задумываясь о тех последствиях к которым это может для них привести. Ради сиюминутной выгоды, ради желания показаться на мгновение в благоприятном цвете они разрушают связи между группами и внутри групп, проигрывая в дальней перспективе. В противовес этому я выработал собственный этический закон – быть верным союзником и соратником. Без товарищеских отношений, порядочности и взаимного доверия невозможно строительство эффективных и стабильных политических структур и их взаимодействие.

Источник: http://dbobrov.info/my-articles/item/656

В центральной группе проекта "РУССКИЙ ПАРЛАМЕНТ" поднят вопрос о создании Политического Института для Русского Национального Движения.

Сам вопрос поставлен так: - Необходима ли Русскому Национальному Движению своя Высшая Политическая Школа? И если необходима, то в каком формате вы такую школу видите?

Предполагается, что уже сейчас возможно начать работу в этом направлении. Начнем с составления учебного плана для работы института, объявим набор студентов на платной основе, соберем преподавательский состав, и начнем работу в закрытых группах. Затем, когда развернемся, возможно уже вести лекции, снимая помещения под маркой Института. Всем окончившим институт предполагается выдавать дипломы. Русскому Движению необходима своя политическая школа, - это лицо, марка движения.

Лев Трапезников

Источник: https://vk.com/wall-172211964_1422

После всего, что произошло в России за 1917–1949, нужно быть совсем слепым или неправдивым, чтобы отрицать катастрофический характер происходящего. Революция есть катастрофа в истории России, величайшее государственно-политическое и национально-духовное крушение, по сравнению с которым Смута бледнеет и меркнет.

Смута была брожением; народ перебродил и опомнился. Революция использовала новую смуту и брожение и не дала народу ни опомниться, ни восстановить свое органическое развитие.

Смута была хаотическим бунтом и дезорганизованным разбоем.

Революция оседлала бунт и государственно организовала всеобщее ограбление.

Смуту никто не замышлял: она была эксцессом отчаяния, всенародным грехопадением и социальным распадом. Революция готовилась планомерно, в течение десятилетий; в известных слоях интеллигенции она стала традицией, передававшейся из поколения в поколение; с 1917 года она стала систематически проводиться по заветам Шигалева и чудовищным образом закрепляться: она ломала русскому человеку и народу его нравственный и государственный «костяк» и нарочно неверно и уродливо сращивала переломы.

Смута длилась 9 лет (1604 – появление Самозванца, 1613 – избрание на царство Михаила Федоровича). Революция тянется уже 32 года и конца ей не видно. Подрастают новые поколения, живущие в России, но не знающие ни ее истории, ни ее священных традиций, ни ее международного положения.

Смута разразилась в сравнительно первобытной России, расшатанной и оскудевшей от террора Иоанна Грозного. Революция была подготовлена и произведена в России, которая культурно цвела, хозяйственно богатела и прогрессивно реформировалась. Россия начала ХХ века имела две опасности: войну и революцию. Войну ей сознательно навязала Германия, чтобы остановить ее рост; революцию в ней сознательно раздули революционные партии, чтобы захватить в ней власть.

После смуты Россия была разорена (засевалась всего одна двадцать третья часть прежней площади); но она сохранила свой национальный лик. Революция разоряет и вымаривает ее систематически, и симулирует ее мнимое «богатeние»; она исказила ее национальный лик, отменила даже ее имя и превратила ее в мировую язву, грозящую всем народам.

Поэтому русская революция есть величайшая катастрофа – не только в истории России, но и в истории всего человечества, которое теперь слишком поздно начинает понимать, что советский коммунизм имеет европейское происхождение и что он теперь ломится назад, – на свою «родину». Ибо он готовился в Европе сто лет в качестве социальной реакции на мировой капитализм; он был задуман европейскими социалистами и атеистами и осуществлен международным сообществом людей, сознательно политизировавших уголовщину и криминализировавших государственное правление. В мир сошел аморальный властолюбец, сделавший науку и государственность орудием всеобщего ограбления и порабощения, – жестокий и безбожный, величайший лжец и пошляк мировой истории, научившийся у европейцев клясться именем «пролетариата» и оправдывать своими целями самые гнусные средства.

Итак русская революция подготовлялась на протяжении десятилетий (с семидесятых годов) – людьми сильной воли, но скудного политического разумения и доктринерской близорукости. Эти люди, по слову Достоевского, ничего не понимали в России, не видели ее своеобразия и ее национальных задач. Они решили политически изнасиловать ее по схемам Западной Европы, «идеями», которой они, как голодные дети, объелись и подавились. Они не знали своего отечества; и это незнание стало для русских западников гибельной традицией со времен главного поносителя России – католика Чаадаева…

Русские революционеры не понимали величайших государственных трудностей, создаваемых русским пространством, русским климатом и ничтожной плотностью русского населения. Они совершенно не разумели того, что русский народ является носителем порядка, христианства, культуры и государственности среди своих многонациональных и многоязычных сограждан. Они не желали считаться с суровостью русского исторического бремени (на три года жизни – два года оборонительной войны!) и хотели только использовать для своих целей накопившиеся в народе утомление, горечь и протест. Они не понимали того, что государственность строится и держится живым народным правосознанием, и что русское национальное правосознание держится на двух основах – на Православии и на вере в Царя. Как «просвещенные» неверы, они совершенно не видели драгоценного своеобразия русского Православия, не понимали его мирового смысла и его творческого значения для всей русской культуры. Они не видели тех опасностей, которые заложены для России – в неуравновешенности русского темперамента, в незрелости русского добродушного, по-детски увлекающегося и шаткого характера и в его многосотлeтней непривычке активно и ответственно строить свое государство. Они не понимали, что западные демократии держатся на многочисленном и организованном «среднем сословии» и на собственническом крестьянстве, и что в России нет еще ни того, ни другого.

Они видели только сравнительную бедность и нравственную удобособлазнимость русского народа, – и десятилетиями демагогировали его. И никому из них и в голову не приходило, что народ, не привыкший к политической свободе, не поймет ее и не оценит; что он злоупотребит ею для дезертирства, грабежа и резни, а потом продаст ее тиранам за личный и классовый прибыток… Подпиливали столбы и воображали себя титанами «Атлантами», способными принять государственное здание на свои плечи. Закладывали динамит и воображали, что удастся снести одну крышу, которая немедленно сама вырастет вновь из «нерухнувшего» здания. Сеяли ветер на все четыре стороны и, пожиная бурю, удивлялись, что их парусную лодчонку опрокинуло волною…

На этой политической близорукости, на этом доктринерстве, на этой безответственности, – была построена вся программа и тактика русских революционных партий. Они наивно и глупо верили в политический произвол и не видели иррациональной органичности русской истории и жизни. И слишком поздно поняли свои ошибки. Благороднeйшие из них признали свои недоразумения и промахи уже в эмиграции (Плеханов, Церетели, Фундаминский), тогда как другие и доселе восхищаются своим «февральским» безумием…

Она была безумием и притом разрушительным безумием. Достаточно установить, что она сделала с русской религиозностью всех исповеданий, в особенности с православной церковью; что она учинила с русским образованием, в особенности с высшим и средним образованием, с русским искусством, с русским правом и правосознанием, с русской семьею, с чувством чести и собственного достоинства, с русской добротой и с патриотизмом…

Она была безумием со стороны самих умеренно-революционных и полуреволюционных партий, кои вскоре были уничтожены со всеми их планами, программами, кадрами, газетами и традициями.

Но она же обнаружила и безумную беспечность и близорукость правых – охранительных партий, который не имели ни творческих идей, ни социальных программ, ни верных кадров в стране. Их хватило только на то, чтобы затруднить великую реформу Столыпина. А «крайне правые» только и умели обманно уверять Государя в «многомиллионности» своего «союза» и в его «верноподданничестве», с тем, чтобы в грозный час опасности предать Царя и его семью на арест, увоз и убиение…

Революция была безумием и для русского крестьянства. Русское крестьянство стояло перед исполнением всех своих желаний; оно нуждалось только в лояльности и терпении. Равноправие и полноправие давалось ему от Государственной Думы (законопроект, выработанный В. А. Маклаковым). Земля переходила в его руки столь стремительно, что, по подсчету экономистов к 1932 году в России не осталось бы ни одного помещика: все было бы продано и куплено по закону и нотариально закреплено. Земля отдавалась ему в частную собственность (реформа П. А. Столыпина, 1906). К началу этой реформы Россия насчитывала 12 миллионов крестьянских дворов. Из них 4 миллиона дворов уже владело землею на праве частной собственности, а 8 миллионов числилось в общинном владении. За 10 лет (1906–1916) на выдел из общины записалось 6 миллионов дворов из восьми. Реформа шла полным ходом в связи с прекрасно организованным переселением; она была бы закончена к 1924 году. Но революционные партии позвали к «черному переделу», осуществление которого было сущим безумием: ибо только «тело земли» переходило к захватчикам, а «право на землю» становилось спорным, шатким, непрочным и прекарным (т. е. срочным до востребования); оно обеспечивалось лишь обманно – будущими экспроприаторами, коммунистами. Итак, историческая эволюция давала крестьянам землю, право на нее, мирный порядок, культуру хозяйства и духа, свободу и богатство; революция лишила их всего. Подготовительный нажим большевиков начался немедленно вслед за «черным переделом» и длился 12 лет. Вслед за тем (1929–1935) коммунисты приступили к коллективизации и, погубив казнями и ссылками не менее 600 000 дворов и семей, ограбили и пролетаризировали крестьян и ввели государственное крепостное право.

Революция была безумием и для русского промышленного пролетариата. Война 1914–1917 гг. поставила его непосредственно перед легализацией свободных рабочих союзов. Революция дала ему гибель его лучших технически обученных кадров; долгие годы безработицы, голода и холода; порабощение в тоталитарных тред-юнионах; снижение уровня жизни на целые поколения; падение реальной зарплаты; государственную «потогонную систему» (стахановщина); систему взаимного политического сыска, доносительства и концлагеря.

Революция была проявлением безумия и со стороны русского промышленно-торгового класса, который в лице Саввы Морозова, Ивана Сытина и других финансировал революционеров до тех пор, пока не был истреблен ими. А когда гибель стояла уже у порога, этот же самый класс не захотел или не сумел своевременно изыскать средства для борьбы с большевиками. Во время гражданской войны на юге, когда города переходили из рук в руки, – промышленники по уходе белых считали свои «убытки» и «протори», и роптали, а по уходе красных – подсчитывали свои «остатки» и благодарили судьбу за спасение.

Но наибольшим безумием революция была для русской интеллигенции, уверовавшей в пригодность и даже спасительность западноевропейских государственных форм для России и не сумевшей выдвинуть и провести необходимую новую русскую форму участия народа в осуществлении государственной власти. Русские интеллигенты мыслили «отвлеченно», формально, уравнительно; идеализировали чужое, не понимая его; «мечтали» вместо того, чтобы изучать жизнь и характер своего народа, наблюдать трезво и держаться за реальное; предавались политическому и хозяйственному «максимализму», требуя во всем немедленно наилучшего и наибольшего; и все хотели политически сравняться с Европой или прямо превзойти ее.

И теперь еще люди этого сентиментально-мечтательного поколения покидают земную жизнь, не передумав и вменяя себе это самодовольное упрямство в заслугу «стойкости» и «верности»… Они так и не поймут, что глупо глотать все лекарства, полезные другим; что пальмы и баобабы не всюду растут на воле; что страусы не могут жить в тундре; что республика и федерация требуют особого правосознания, которого многие народы не имеют и коего нет и в России. Не поймут, что народы, веками проходившие через культуру римского права, средневекового города, цеха и через школу римско-католического террора (инквизиция! религиозные войны! крестовые походы против еретиков! грозная исповедальня!) – нам не указ и не образец… Ибо мы, волею судьбы, проходили совсем другую школу – сурового климата, татарского ига, вечных оборонительных войн и сословно-крeпостного строя. Что «немцу здорово», то русского может погубить…

Так безумие русской революции возникло не просто из военных неудач и брожения, но из отсутствия политического опыта, чувства реальности, чувства меры, патриотизма и чувства чести у народных масс и у революционеров. Люди утратили органическую национальную традицию и социально-политическое трезвение. В труднейший час исторической войны, когда монарх и указанный им наследник двукратным отречением погасили в народе присягу на верность, – все это вызвало развал правосознания, безумную толкотню и давку из-за эфемерного полно-равно-правия и столь же мнимого обогащения захватом. Все это брожение возникло отнюдь не из «нищеты», «гнета» или «разрухи». Брожение шло от нежелания отстаивать Россию и держать фронт и от жажды революционного грабежа. По прозорливому слову Достоевского – русский простой народ понял революционные призывы (Приказ № 1) и освобождение от присяги – как данное ему «право на бесчестие», и поспешил бесчестно развалить фронт, удовлетвориться «похабным миром» и приступить к бесчестному имущественному переделу. Это бесчестие выдвинуло наверх демагогов-интернационалистов.

Русские летописи пишут о Смуте, что она была послана нам за грехи, – «безумного молчания нашего ради», т. е. за отсутствие гражданского мужества, за малодушное «хоронячество» и непротивление злодеям. Несомненно, что эти слабости и недостатки сыграли свою роль и в нынешней революции. Но были и иные грехи, важнейшие: утрата русских органических и священных традиций, шаткость нравственного характера, безмерное политическое дерзание и отсутствие творческих идей.

В определенных кругах эмиграции, склонных к политическому доктринерству и социализму, опять заговорили о «традициях», «заветах» и «идеалах» февральской революции (1917 г.), об их единоспасительности и о необходимости вернуться к ним. Поскольку при этом подразумеваются личные мечты февральских деятелей, постольку мы в этом вопросе не компетентны. Это дело будущей истории и притом ее биографической части: февралисты уже выпустили целый ряд мемуаров, и их будущие биографы, наверное, сумеют установить, каковы были их мечты, идеалы и намерения. Но для России февральская революция нисколько не сводится к этим мечтам и идеалам: она представляет из себя ряд фатальных для русской истории деяний и событий, которые имели совершенно определенный политический уклон и неизбежно вели к совершенно определенным последствиям. И когда нам начинают восхвалять эту злосчастную, постыдную и мучительную эпоху, и рекомендовать этот политический уклон как единоспасительный, то мы чувствуем себя обязанными открыто и недвусмысленно формулировать сущность этих деяний и этих «заветов». Предоставим февральским деятелям повествовать о своих идеалах и вздыхать о своих мечтах; предоставим им оправдываться перед Богом, перед своею совестью и перед русским народом. Нас интересует не их субъективно-политические переживания, а объективно-государственный профиль февраля.

В февральской революции надо различать стихийно-массовый процесс военного разочарования, смятения, возмущения, бунта, разнуздания, духовного разложения: здесь действовали не «идеалы» и не «заветы», а нежелание идти на фронт, массовые вожделения и страсти. Это была не политика, а длительный и нараставший эксцесс, поощрявшийся и разжигавшийся слева. От этого противогосударственного и анархического «эксцесса снизу» надо отличать политическую тактику сверху. Мы будем сейчас говорить не о том, что делала «улица», «толпа» или «масса», а о тех директивах, которые проводились в жизнь сверху, о мерах Временного правительства, воспринявшего «всю полноту власти».

Конечно, деятели февраля могут сказать нам, что улично революционная и совдепско-большевицкая ситуация была такова, что они ничего иного не могли делать, кроме того, что делали; что у них не было выбора; что в их распоряжении не было ни сил, ни средств; что они просто «рушились» вместе с государственным аппаратом, с армией и национальным хозяйством и только старались обрушиться подостойнeе. Но, если так, то в чем же «традиции» и «заветы» февральского Временного правительства? Не в том ли, чтобы рушиться в либерально-гуманно-демократической позе и «политически фигурировать» на тающей льдине, уносимой «полою водою революции»? О такой традиции не стоило бы говорить; к таким «заветам» нечего и призывать. Дело, конечно, обстоит иначе: февралисты и ныне поддерживают свои директивы и меры, считают их правильными и призывают новые поколения русских людей воспринять их и подражать им.

Ведь на самом деле правительство, говорившее и решавшее дела от лица русского государства с марта по ноябрь 1917 года, действовало, повелевало, разрешало, издавало указы и законы, назначало и увольняло, прокладывая совершенно определенные пути и создавая совершенно определенные традиции («заветы»). Какие же это были пути и какие традиции, заслуживавшие преклонения и подражания?

1. Тактика февраля началась с ноября 1916 года речью Милюкова в Государственной Думе, направленной против Государя и стремившейся подорвать в народе всякое доверие к нему и его семье. Слова «глупость или измена» были восприняты всей страной как обоснованное обвинение Императора в национальной измене и как «штурмовой» сигнал к «революции – во имя победы». На самом же деле Милюков не имел никаких данных для такого обвинения и сам знал, что он никаких данных не имеет. Следственная комиссия Н. К. Муравьева, состоящая сплошь из левых деятелей, установила в дальнейшем полную неосновательность этого обвинения. А Государь и его семья запечатлели впоследствии свою верность России страшною смертью. Это означает, что измена была не на стороне Монарха, а на стороне его инсинуаторов и диффаматоров (ибо выступление Милюкова было обдумано и решено не им единолично).

Такова «директива февраля: поднять революцию во время войны, не считаясь с войной, прикрываясь ее целями и начать эту революцию изменническою клеветою на законного Государя.

2. Следующим актом революции был «Приказ № I». Нам безразлична подробная история его составления и опубликования: не существенны и имена его составителей. Существенно то, что он, по своему точному тексту и смыслу, сделал следующее: 1. Он ввел в армию выбранные «Комитеты от нижних чинов» и призвал в Совдепе представителей от «воинских частей» (пункты 1 и 2); 2. Политически – он подчинил армию выбранным комитетам и Совдепу, введя тем двоевластие и предоставив право и комитетам и Совдепу дезавуировать приказы Военного Командования (пункт 3); 3. Он противопоставил приказам Военной Комиссии Государственной Думы – приказы Совдепа и ввел тем троевластие, т. е. полную и окончательную смуту (пункт 4); 4. Он изъял все оружие армии из вeдeния ее командного состава, отдав его в распоряжение ротных и батальонных комитетов; этим он вызывающе деградировал все русское офицерство в глазах солдат и всего народа (пункт 5); 5. Вне строя и службы – он провозгласил «политические права солдата», отменил вставание во фронт и отдание чести (пункт 6); 6. Наконец, он отменил субординационное титулование командного состава и превратил солдатские ротные комитеты в судилище над офицерами (пункт 7). Всем этим он вовлек армию в революционную политику и революционное разложение; и сделал ее совершенно небоеспособною.

Этот приказ мы цитируем по тексту, помещенному в номере 3 «Известий Петроградского Совета». Текст его, найденный нами во французском издании книги Керенского – не соответствует подлинному и первоначальному русскому тексту: он переведен неточно-смягчающе, пункт четвертый пропущен совсем, так же, как и пункт о «невставании во фронт» и «неотдании чести».

Напрасно указывают на то, что приказ Номер Первый касался только «гарнизона Петроградского Округа»: в действительности он был разослан по всей русской армии, читался и применялся везде.

Существенно также, что этот приказ не был отменен ни военным министром, ни Временным правительством, ни революционной думой. Мало того, провозглашение «политических прав солдата» было через несколько дней подтверждено всем составом Временного правительства, а также приказом № 114 военного министра Гучкова, о чем сообщает в своих воспоминаниях и Керенский(с. 168 и сл., с. 395 франц. издания).

Такова вторая директива февраля: политизировать воюющую армию; подорвать военную субординацию в ней; и, следовательно – внести в нее революцию, разложить ее и лишить ее боеспособности: все это из опасения, как бы верная армия не подавила революцию.

3. Следующим актом революции была амнистия всем преступникам, как политическим, так и уголовным. Она была дана 19 марта 1917 года. О ней не раз упоминает в своих воспоминаниях Начальник Всероссийского Уголовного Розыска А. Ф. Кошко (том I, стр. 214. П, 22. III, 151). По соображениям, подсказанным фальшивою сентиментальностью и полным отсутствием государственного смысла, – в хаос революции было выброшено несколько сот тысяч опытных воров и удостоверенных убийц, которые тогда же объединились на съезде «уголовных деятелей» и, конечно, начали, как надо было предвидеть, «новую жизнь»: одна часть вступила в коммунистическую партию и даже прямо в Чеку, другая «завязалась» в толпе и возобновила свою прежнюю деятельность, но уже не угрожаемая распавшимся уголовным розыском.

Такова третья директива февраля: от «гуманной» веры в «человека» и от доктринерской веры в «свободу» – разнуздать все наличные в стране злые и преступные силы от большевиков до профессиональных рецидивистов.

4. Следующим актом Временного правительства был разрыв с политически опытными и социально-почвенными силами, ликвидация всего наличного государственного аппарата, как якобы контрреволюционного, и повальное дезавуирование прежней администрации. В результате этого распались все силы, способный поддержать порядок, а силам беспорядка были открыты все возможности. На место профессионального администратора – стал дилетант; опытные деятели порядка заменились неопытными, но пронырливыми болтунами; наивнейшие «общественные деятели» взялись за дело, в котором они ничего не понимали; и даже в славный и мудрый Правительственный Сенат были введены бездарные доценты и леворадикальные адвокаты.

Такова четвертая директива февраля: разрушить аппарат государственного порядка, которым держалась страна; на все места выдвигать левых, независимо от их неопытности, неумения, бездарности, неискренности и авантюризма; т. е. снижать качество государственного кадра в стране.

Систематическое разрушение государственного аппарата, проводившееся Временным правительством, объясняется прежде всего отвращением февралистов к государственному принуждению.

5. В русском либерале XIX века дремал сентиментальный анархист: либерал начинал с мечты о свободе, воспринимал от всего христианства одно только требование «гуманности», отрицал «насилие», а потом и «всякое принуждение» и кончал в безвластии. Так для Керенского (Воспомин. гл. I) – государственное принуждение сводится к «террору» и «гильотине»; смертная казнь есть для него «классическое орудие самодержавия»; в русской дореволюционной администрации он видит «лакеев и палачей Николая II». Все это, конечно, отвергается с негодованием. Напротив, Временное правительство «творило новое государство», основанное на «любви к ближнему», из «гуманности, терпимости, прощения и кротости». Внешне это выглядело, как «слабость», но на самом деле требовало, видите ли, «великой силы характера».

Вот откуда это разложение власти; февралисты ничего не понимали и ныне ничего не понимают в государстве, в его сущности и действии. Тайна государственного импонирования; сила повелевающего и воспринимающего внушения; секрет народного уважения и доверия к власти; умение дисциплинировать и готовность дисциплинироваться; искусство вызывать на жертвенное служение; любовь к Государю и власть присяги; тайна водительства и вдохновение патриотизма – все это они просмотрели, разложили и низвергли, уверяя себя и других, что Императорская Россия держалась «лакеями и палачами», что вся сила государства – в красноречивом «уговаривании» и что этим искусством они владеют, как никто. Понятно, почему Временное правительство не организовывало никаких верных ему воинских частей; почему оно в критическую минуту имело за себя только добровольцев-юнкеров и женские батальоны; и, наконец, почему оно не могло оборонить Учредительное Собрание. У сентиментальных дилетантов от политики – все расползлось и пошло прахом.

Вот пятая традиция февраля: государство без принуждения, без религиозной основы, без монархического благоговения и верности, построенное на силах отвлеченного довода и прекраснословия, на пафосе безрелигиозной морали, на сентиментальной вере во «все высокое и прекрасное» и в «разум» революционного народа. Словом: «демократизм» в состоянии анархического «умиления».

6. Однако разрушение государственного аппарата, проводившееся Временным правительством, имело еще одно весьма трезвое основание: страх перед правыми и перед якобы подготовляемой ими «контрреволюцией».

Страх перед правыми был психологически понятен: слишком долго боролись левые с Императорским Правительством; слишком импонировал им его административный аппарат; слишком суровое возмездие ждало каждого из них в случае провала революции и, торжества консервативной государственности. К этому присоединились еще инерция и близорукость. Но политически этот страх был противогосударствен и необоснован. Противогосударствен – потому, что спасение России требовало объединения всех политических и государственно опытных сил, каковые находились именно справа, а не в кругах революционного подполья, открывшего «Всероссийское Учредительное Собрание» пением гнусного «интернационала». Необоснован этот страх был потому, что «овцы», потерявшие «пастыря», рассеялись, а угрожающие выкрики Маркова Второго о «многомиллионном Союзе Русского народа» были обманны: он просто искал субсидий и заискивал у Государя. В течение всего 1917 года опасность грозила «слева», а не справа. Это понимали все трезвые и патриотически настроенные люди, кроме Временного правительства, которое боролось против «правых», включая сюда и демократически настроенных Корнилова и Деникина, и браталось с левыми – по совдепам и в комиссариатах разлагаемой армии.

Такова шестая директива февраля: опасаться мнимой контрреволюции; срывать ее начинания всеми средствами; верить в революционную демократичность большевиков и брататься с ними.

7. Было бы, однако, несправедливо приписывать февралистам только сентиментальное примиренчество. На внутреннему социальном фронте они вели замаскированное, но успешное наступление.

Автор настоящей статьи состоял летом 1917 года членом Волостного Исполкома и председателем Волостного Комитета по выборам в Учредительное собрание. Он имел возможность наблюдать агитацию партии социалистов-революционеров среди крестьян и сам читал и разъяснял вслух членам Волисполкома приказ министра земледелия Чернова, в котором выдвигалось два тезиса:

1) Высококультурные помещичьи имения должны быть сохранены до Учредительного Собрания. 2) Таких имений чрезвычайно мало. Выслушав этот приказ, крестьяне делали вывод, что «Временное Правительство разрешает немедленно приступить к разделу всех остальных имений», тогда как комментатор доказывал им анархическую, преступную и противогосударственную природу этого погромного приказа. Таким образом, Чернов призывал к аграрным погромам; Керенский выслушивал призывы с мест о помощи и отказывал в защите; а провинциальные деятели их партий, организовывали подвижные погромные отряды.

Такова еще одна традиция февраля: немедленно проводить желательный имущественный передел, осуществляя его в виде фактического захвата и разгрома, но в сентиментально-непротивленчески-замаскированной форме, приписывая его «революционной активности масс»; Учредительное Собрание должно было быть «поставлено перед совершившимся фактом». Само собою разумеется, что никакая сила не могла удержать солдат в армии при известии, что «черный передел» в стране идет полным ходом.

8. В то же самое время февралисты, разложив армию и порядок в стране и замаскировано поощряя «черный передел», попытались, в успокоение союзников, продолжать войну, что и закончилось позором Тарнополя и Риги. Мнимое «предательство революции» Главнокомандующим Корниловым должно было прикрыть весь этот жалкий провал.

Такова восьмая традиция февраля: традиция полного государственного и стратегического бессмыслия.

С нас довольно этого: основные традиции февральской революции вскрыты и формулированы. Они выражались не в словах, в которых аффектированно изливались общие места радикального либерализма, революционной демократии и сентиментальной гуманности, а в деяниях, в приказах, назначениях и смещениях, а также в неизбежных последствиях всего этого, погубивших Россию, ее свободу и ее демократические возможности. Вся эта политическая линия проявила такую государственную наивность, такое политическое безволие, такую правительственную неспособность, что стыд и ужас овладевает русским сердцем, когда теперь вновь раздаются призывы к возрождению этих традиций и когда газеты приносят доказательство того, что февралисты опять собираются брать в свои руки «всю полноту власти».

Но страшен сон, да милостив БОГ! 

Некоторые этнические изнасилования в РФ в августе:

5 августа в городе Горячий ключ Краснодарского края изнасилована 19-летняя туристка из Омска. По подозрению в совершении данного преступления разыскиваются трое кавказцев.

8 августа в посёлке Аннино Ленобласти изнасилована пенсионерка, работавшая сторожем. Неизвестный азиат постучался в дверь сторожки, а когда она открыла, ударил её, повалил на пол и изнасиловал.

В тот же день в Санкт-Петербурге в посёлке Парголово был изнасилована местная жительница. По её словам, насильник по имени Фарух напал на неё и затащил в туалет магазина «Продукты» на Заречной улице. По подозрению в совершении преступления задержан уроженец Узбекистана.

12 августа около 15:00 в Санкт-Петербурге на улице Джона Рида двое 30-летних находящихся в состоянии алкогольного опьянения граждан Киргизии затащили 49-летнюю женщину в кусты. Жительница дома, увидевшая это из окна, позвонила в полицию. Мигранты задержаны, возбуждено дело по статье «Насильственные действия сексуального характера».

В тот же день в Ленобласти в деревне Новая Пустошь 30-летний уроженец Таджикистана по имени Насреддин дважды изнасиловал женщину.

15 августа в Санкт-Петербурге около 4 часов утра в Шкиперском парке неизвестный напал на 34-летнюю девушку и пытался изнасиловать. К счастью, женщине удалось отбиться. Разыскивается мужчина кавказской внешности, на вид 30-35 лет, ростом около 160 см.

16 августа в Рязани задержан гражданин Узбекистана 1986 года рождения, подозреваемый в изнасиловании. Следствие считает, что мигрант залез в дом в одном из сёл Рыбновского района и изнасиловал 70-летнюю женщину.

17 августа в садоводстве около деревни Колтуши Ленобласти неизвестный мужчина азиатской внешности домогался к 11-летней девочке. На вид разыскиваемому около 45 дет, одет в камуфляж.

19 августа в посёлке Металлострой города Санкт-Петербурга неизвестный преступник «азиатской» внешности, около 25-30 лет, напал на пенсионерку, повалил её на землю и пытался изнасиловать. Преступника спугнули прохожие.

полная информация по этнопреступности http://etnocrime.info/

 

Дмитрий Бобров, 24 августа 2019

 

Источник: https://www.facebook.com/photo.php?fbid=2475491345841404&set=a.457382790985613&type=3

В нашей стране много серьёзных и острых проблем: низкие зарплаты, плохое качество медицины, регресс в экономике, развал науки, некачественное госуправление, массовые нарушения прав и свобод и др. Среди них существует и проблема этнической преступности, которую режим пытается умолчать, потому что затрагивание этой темы ставит под угрозу политику по заселению России мигрантами и существующее положение дел, когда национальные меньшинства в РФ имеют больше прав, чем русские.

Однако этническая преступность – это вполне реальная и крайне злободневная проблема, из года в года приводящая к горю многих людей и к выплескам негативных эмоций жителей страны. Убийства Юрия Волкова, Егора Свиридова и Юрия Буданова, Никиты Белянкина и Сергея Чуева, русские восстания в Чемодановке, Бирюлёво и на Манежной площади, в Пугачёве, Сагре, Кондопоге – трагические происшествия, свидетельствующие о большой остроте этой проблемы.

Происходят непрерывные жестокие убийства, в том числе и по хулиганским мотивам, многие случаи поножовщин, нанесения тяжких телесных повреждений, изнасилования и насильственные действия сексуального характера, массовые драки и перестрелки, террористические акты, тысячи имущественных преступлений – краж, разбоев, вымогательства, грабежей и т.д. и многие тысячи других этнопреступлений по всем статьям Уголовного Кодекса.

Лично у меня давние счёты с этническими преступниками. Многие годы я старался бороться с ними, применяя всевозможные методы сопротивления – от ****** и народного схода до уличных маршей и публичных выступлений. Были локальные успехи, однако в целом ситуация не менялась. Почему?

Здесь я бы мог указать на непримиримость режима, совершенно не согласного изменить свою сознательную политику (напомню, что план заселения России мигрантами обозначен в подписанной Путиным Концепции демографической политики до 2025 года), но нужно признать, что и голос недовольных в масштабе страны всегда был тих и слаб, за исключением единичных массовых выходов, которые как раз приводили к локальным результатам. Добиваться же защиты своих прав и интересов в РФ можно только через по-настоящему массовые протесты и большой общественный резонанс. Я не призываю к насилию и считаю это тупиковым путём борьбы, но только в тех вышеперечисленных районах и населённых пунктах, где на улицы выходило большая часть населения, власти были вынуждены принимать немедленные меры, а этнопреступники массово уезжали. Применительно ко всей стране для того, чтобы заставить государство изменить свою политику и принять решительные меры к борьбе с этнической преступностью, необходимы усилия значительной части общества, выражающиеся в различных действиях. Здесь я не буду рассматривать формы этих законных действий, но очевидно, что базовой предпосылкой для их совершения является всеобщее осознание важности проблемы в обществе.

Главная причина слабых результатов протестов против этнопреступности – отсутствие понимания у большинства серьёзности беды, происходящей со страной. Оно вызвано дезинформацией, распространяемой сми и государством - потоками лжи, льющейся с экранов телевизоров, мультикультуралистской пропагандой, в которую вкладывают огромные деньги, запретами на правдивую информацию, да и огромным ворохом прочих проблем, с которыми ежедневно сталкиваются россияне. Необходимо, чтобы в общественном мнении тема этнопреступности стала одной из основных, чтобы массовое сознание прониклось неприятием этнопреступности, чтобы люди осознали величину проблемы.

Русские и раньше действовали в данном направлении, распространяли информацию об отдельных преступлениях, проводили митинги и сходы, но эти действия носили несистемный, хаотичный характер и до сих пор не принесли больших результатов. Кроме того, в отношении людей, осмелившихся говорить о проблеме, осуществлялись массовые политические репрессии.

Люди формируют своё мнение, основываясь на имеющейся у них информации, поэтому на текущем этапе главное направление борьбы за общественное мнение – информационное. В российских СМИ об этнической преступности вообще нельзя услышать, разве только заявления официальных лиц о том, что очередное убийство совершено на бытовой почве, а не на национальной.

Отсутствует статистика по этнопреступлениям, отдельные освещаемые случаи тонут в океане информации, а продажные политологи всегда объяснят, что эту тему затрагивать якобы категорически нельзя, т.к. в противном случае Россия просто распадётся. Но это не так. Та проблема никогда не решится в обществе, о которой никто не говорит, напротив она будет нарастать, становясь всё более и более труднорешаемой. Чем больше будет этнических преступлений, тем больше в стране будет ненависти и вражды, особенно если тема будет табуирована.

Из прошлой своей деятельности я извлёк следующий урок: для успешных действий нам нужна массовая поддержка граждан, а массовую поддержку мы получим только тогда, когда сможем убедить граждан в правоте своей позиции.

Чтобы открыть глаза жителям РФ на проблему, создан Центр изучения этнической преступности (ЦИЭП). В рамках Центра разработан комплекс действий, способных в долгосрочной перспективе изменить мнение людей по этому вопросу. Ведётся ежедневный мониторинг преступлений, сбор и анализ данных для создания информационного оружия, способного оказывать влияние на общественное мнение. Это информационно-аналитические исследования, регулярное прочтение которых изменит отношение любого здравомыслящего человека к данной проблеме либо укрепит его убеждённость в её серьёзности.

Конечно, добиться быстрых изменений не удастся, необходимы длительные системные усилия. Нужно поставить работу на крепкие рельсы и вести её в течение большого времени, нужно не просто создавать исследования, но и доводить их до максимально широкой аудитории. Для этого ЦИЭП нужна поддержка людей.

В строгом смысле этого слова Центр не является политическим проектом, то есть стремящимся к власти в государстве. Сейчас достижение такой цели в РФ невозможно, либо сопряжено с большой опасностью. ЦИЭП - это социально значимый исследовательский проект, занимающейся познавательной деятельностью, осуществляемой при соблюдении принципов научности. Создаётся система наблюдения за определённым явлением, призванная помочь выработке решений проблемы и её оценке. Цели проекта: мониторинг этнопреступности и сбор статистики, информационная помощь правоохранительным органам в борьбе с преступностью, аналитическая работа по изучению проблемы.

ЦИЭП – это абсолютно уникальная для РФ структура, занимающаяся совершенно табуированной темой. Единственный источник финансирования ЦИЭП – поддержка простых неравнодушных граждан, заинтересованных в решении проблемы этнической преступности.

На данном этапе ЦИЭП должен выполнять ряд задач:

Создание системы непрерывного мониторинга этнической преступности и сбора информации о ней.

Обеспечение работы сайта и социальный сетей ЦИЭП, где публикуется информация о каждом зафиксированном преступлении с этническим компонентом.

Исследовательская деятельность: Регулярный выпуск докладов по ЭП: ежемесячных, квартальных, полугодовых, годовых, а также по отдельным разновидностям ЭП – терроризму, наркоторговле, убийствам, изнасилованиям и т.д.

Для этого, учитывая большой объём работ, Центру достаточно иметь двух редакторов с полной занятостью (40 рабочих часов в неделю каждый) + компенсировать затраты на исследовательский труд, обеспечение работы сайта и привлечение сторонних специалистов. На данный момент (август 2019) мы оцениваем эти расходы в 80 000 рублей ежемесячно. Таковы наши объективные материальные потребности.

Сейчас ставится задача до конца года выйти на установленные рубежи.

Нужна помощь гражданского общества, сограждан согласных с социальной значимостью деятельности Центра. По сути требуемые средства невелики – 80 человек, вносящих ежемесячно по 1000 рублей или 160 по 500, или 800 по 100, и вопрос будет решён.

На данный момент уже проделан большой труд: третий месяц ведётся мониторинг, выпущены два месячных доклада – июньский http://etnocrime.info/…/176-etnicheskie-prestupleniya-v-ros… 2 и июльский http://etnocrime.info/…/420-etnicheskie-prestupleniya-v-ros… 1 (последний по объёму составил почти два авторских листа, т.е. около 80 000 знаков с пробелами), поддерживаются ежедневные обновления на сайте http://etnocrime.info 1. Мы создали каналы в соцсетях, на которые призываем всех подписываться: https://t.me/etnocrime_info 1, https://vk.com/public184640001. Ежедневно мы отслеживаем десятки источников информации, ежемесячно – сотни и тысячи. Призываем владельцев пабликов и групп оказывать нам информационную поддержку (контакт со мной https://t.me/dm_snegov).

На данный момент существует два способа оказать нам финансовую помощь. Вы можете перевести любую сумму на карту Сбербанка 5336 6900 6767 1067 или подписаться на патреон https://www.patreon.com/dmbobrov 2 и пообещать от 1 доллара ежемесячно на поддержку проекта. Станьте нашими донорами и тем поддержите важное дело!

Также нам требуется помощь независимых волонтёров. Мы создали чат https://t.me/etnocrime_chat, где каждый может скидывать информацию о преступлениях. Приветствуется помощь публицистов, блогеров, дизайнеров, редакторов, модераторов и просто активных пользователей сети.

В сложной ситуации, когда, к сожалению, возможностей для борьбы за свои интересы у русских совсем немного, важно хотя бы немного участвовать в полезных проектах, выполняя свой моральный и гражданский долг.

 

Дмитрий Бобров, 23 августа 2019

 

Источник: https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2472814129442459&id=100001416871120

Каждый русский, любящий свой народ и гордящийся своей культурой, наверное не раз спрашивал себя: «Почему именно России суждена такая ужасная судьба? Почему именно Русскому народу надо переносить такие мучения и унижения? Почему именно России пришлось стать гигантской камерой пыток, всемирным позорищем и рассадником заразы?!»…

Этот вопрос духовно естествен и патриотически понятен; плох тот русский человек, которому он никогда не приходил в голову. Но обычно он формулируется неясно и сбивчиво, и это чрезвычайно затрудняет ответ. В нем скрыты по крайней мере четыре различных вопроса: 1. Почему? 2. Кто виноват? 3. За что и 4. Зачем?

«Почему»? – есть вопрос национально-исторический; это вопрос о причинах русской революции, т. е. об общих и частных факторах, приведших к этой национальной трагедии. Над разрешением этого вопроса мы все обязаны постоянно думать, созерцая и исследуя, но отнюдь не облегчая себе ответ поверхностной, дешевой и часто клеветнической ссылкой на «реакционное правительство», ссылкой, продиктованной не историческим пониманием, а политической ненавистью.

«Кто виноват?» – есть вопрос обывательско-политический, исходящий из наивного и близорукого представления о том, что все дело в отдельных людях, в их заблуждениях, ошибках, глупостях и преступлениях; что надо этих людей – «сыскать» и по рецепту щедринских «Глуповцев» – «сбросить с раската колокольни». – Этот вопрос наиболее лично-страстный и партийно-пристрастный и потому самый неумный и самый опасный; впрочем, и наименее плодотворный.

Третий вопрос – «за что нам это послано?» – есть вопрос религиозно-философский, который следует рассматривать только среди людей однородного миросозерцания и одной религиозной веры; это вопрос самый трудный, ибо он посягает на уразумение путей Божественного Провидения; и потому он обречен на то, чтобы разрешаться как бы «зерцалом в гадании»…

И, наконец, четвертый вопрос – «зачем?» – есть вопрос практически волевой; это самый важный и плодотворный в жизненном отношении вопрос, над разрешением которого мы все должны были бы неустанно трудиться духовно и политически…

Не следует думать, что все эти вопросы могут быть быстро и окончательно разрешены. Их будут теоретически исследовать и практически разрушать еще целые поколения. Но кое-что основное, необходимое и полезное для их разрешения должно быть сказано немедленно.

1. Прежде всего – по вопросу о причинах русской революционной трагедии. Он сложны и глубоки: все то, что задерживало политическое и культурное развитие России – климат, почва с ее «мерзлотою», открытая незащищенная равнина, обилие пространств, континентальная замедленность жизни, оторванность от морей, обилие малых и чужеродных племен, особливость языка и быта, положение страны между Востоком и Западом, вечный нажим презрительно-завистливой Европы и вторжения хищно-погромной Азии, бесконечное татарское иго, нескончаемые оборонительные войны, всяческое «воровство», «кривизна» и «неправда» самих русских людей всех сословий (о ней давно уже взывал Хомяков, обличительно и покаянно!), все государственные ошибки, упущения, вся политическая близорукость былой русской власти и многое другое… все это создало известную образовательно-политическую и хозяйственно-техническую отсталость России и русской народной массы; все это затруднило нам нашу национальную борьбу с внешними врагами двадцатого века и с Третьим Интернационалом; все это должно, бить впоследствии вскрыто в составе исторических причин крушения Императорской России.

Но при всем том надо признать следующее.

Болезнь, ныне изводящая Россию, а именно: воинствующее безбожие; антихристианство; материализм, отрицающий совесть и честь; террористический социализм; тоталитарный коммунизм; вселенское властолюбие, разрешающее себе все средства, – весь этот единый и ужасный недуг имеет не русское, а западноевропейское происхождение. В течение девятнадцатого века русская интеллигенция соблазнялась им, как «последним словом передовой культуры», мечтательно, сентиментально и безвольно заражаясь им. В двадцатом веке – многонародно-международная, полурусская полуинтеллигенция, зараженная им до мозга костей, тупая, волевая и жестокая, – пошла в грозный час мировой войны на штурм, захватила власть в России и превратила нашу страну в опытный рассадник этой духовной чумы. Эта-то чума и принесла нам все наши национальные мучения и унижения, с тем, чтобы впоследствии (ныне!) наградить ими и соседние народы Запада и Востока, считавшие себя «неугрожаемыми»…

Но почему же нам не удалось оборониться от этого засилья? – Потому, что русская национальная интеллигенция не понимала своего народа, не разумела его монархического правосознания, не умела верно вести его и отвернулась от своих Государей. И еще: по невежеству, ребячливой доверчивости и имущественной жадности народной массы. И еще: по недостатку волевого элемента в русском Православии последних двух веков. И, главное, – по незрелости русского национального характера и русского национального правосознания.

Запад выносил погубительную идею и программу, но именно потому он сам мог противопоставить ей волевой, социальный и организованный отпор; а в русском народном организме не оказалось – для занесенных в него «бактерий» – необходимых «антитоксинов». Полуинтеллигенция Востока уверовала в западного дьявола, как в бога, и поработила многоплеменную российскую массу – сначала соблазном разнуздания, а потом страхом голода, унижения, муки и смерти…

2. На вопрос о «виноватых» – может быть только один ответ: все виноваты – по-своему и на своем месте. По-своему правители, и по своему подданные; по-своему соблазнители, и по-своему соблазненные; по-своему волевые люди, и по-своему безвольные. Однако соблазненные и покоренные, страдающее и унижаемые искупают свою вину мукою, очищаются и преображаются; а ныне правящие, соблазнители и волевые мучители делают свое дьяволово дело до конца. У одних вина в прошлом и теперь они поступали бы иначе; а у других вина – и в прошлом, и в настоящем, и до века. И однажды русский народ, совершив свой крестный путь и свое очищение, в благоприятный час истории ответит им по достоинству и по заслугам.

3. Третий вопрос – «за что нам это послано» – пытается сам предвосхитить свой ответ, ибо он обращается не к Богу любви, милосердия, и прощения, а к «богу» лютого гнева, «талионной» кары (око за око) и неумолимой жестокости. Однако и такой «бог» должен был бы отмерять каждому грешнику по «талону», т. е. столько кары, сколько греха, справедливою мерою. Мы же видим множество невинных в муке и погибели – беспризорных детей, исповедников, людей светлой веры и светлого порыва, самоотверженных героев; мы видим и средних людей в незаслуженной ими сверхсильной муке. А злодеев и соблазнителей мы видим в животном благоденствии и безнаказанности. Вот почему люди, настаивающие на вопросе «за что?», – неизбежно приходят к самым фантастическим выдумкам: еще недавно один из таких «следопытов» утверждал, будто в русских людях наших дней живут «переселившиеся души» злого народа и иного многогрешного века, ныне претерпевающие свое возмездие в новом обличии… Фантазия – поистине нехристианская!

Посему третий вопрос надо изменить в корне, спрашивая не «за что нам это послано?», а «для чего, в какое испытание, в какое научение и удостоверение, закаление и преображение нам посланы эти мучения и унижения?», с тем, чтобы волею и сердцем принять посланное и вступить на предуказанный путь обновления. Не следует думать, будто страдание всегда посылается человеку в наказание за его грехи. Бог не есть Бог мести и безжалостного воздаяния; Он есть Бог искупления, очищения, одухотворения и преображения. И христианину надлежит помышлять не только о заслуженной мзде, но, прежде всего и больше всего – о совершенствовании через сердечное созерцание.

4. И вот третий вопрос приводить нас к четвертому: «ЗАЧЕМ?» Страдания и унижения русского народа должны умудрить и очистить его, открыть ему новые земные горизонты и новые небесные высоты, пробудить его сердце и укрепить его волю. Весь наш душевный уклад должен быть обновлен: в этой трагедии должен завязаться и окрепнуть новый русский национальный характер, укорененный во Христе, сердечный и волевой, достойный и прямой, без изворотливо-лживой хитрости и с живым чувством духовного ранга. В русской душе должен быть преодолен раб; в ней должно начаться новое гражданственно-свободное правосознание.

Русский человек должен перестать поклоняться чужим идолам и дьяволам. Он должен «вернуться к себе», к живым и драгоценным корням своей национальной культуры. Он должен понять, принять и выговорить свою русскую Идею, с тем, чтобы затем осуществить ее во всем – в религии и в науке, в праве и в государственной форме, в искусстве и в труде, в суде, в медицине и в воспитании.

Страдания и унижения революции даны нам для того, чтобы мы увидели ту бездну, в которую нас тянули дореволюционные соблазнители, и чтобы мы восхотели Божьего; чтобы мы очистились, возродились и заткали ткань новой России. И потому нелепо нам гордиться тем, что мы-де «ничего не пересмотрели» и «ничему не научились»; и еще нелeпeе нам опять «идти побираться под окнами» западной культуры, западной религиозности, философии и политики, и выпрашивать себе «на бедность» черствые корки европейских рассудочных выдумок. Россия ждет от нас – своего видения, своей веры, своей мысли и новой, своей государственной формы. И мы должны готовиться к тому дню, когда рухнет в России засилье дьявола.